Над бурей поднятый маяк - [33]

Вот — вылетел из круга малыш Гоф, и заколотил Марло кулачками, попадая и не попадая:

— Ты что?! Ты убил его?! Предатель! Подлец!

А Марло стоял и хлопал глазами.

* * *

Они скрепили новый негласный договор — он мог не значить ничего, но мог и предрешить наперед вечность, вечность вечностей, проведенных в настоящем, общем Аду.

Кит сделал глоток отчаянья, в котором был виноват не он, — и ответил со всем запалом, бурлящим в его охмелевшей крови, со всей злобой и ненавистью, горчащей на языке от малейшего воспоминания о том, что болтал, не шутя, проклятый рыжий шут. Уилл же ломанулся вперед, напарываясь на приставленное к его горлу лезвие, не вырываясь из захвата — только стремясь превратить его в подобие объятия.

И обмяк в руках Кита, обмер, закатив глаза и откинув голову.

— Черт возьми… — Кит только и успел, что подхватить его под спину обеими руками, с зажатым в правой ножом, и смотреть заворожено, как мерно пульсируя, вытекает из дрожащих ноздрей лоснящаяся, свежая, так хорошо знакомая ему на вкус кровь.

Прикосновения щедро оплаченных, безымянных рук и губ к его телу, загорались под одеждой шипящими клеймами. Никогда еще жажда мести, жажда убийства, не смешивались с желанием не разлюбить никогда, даже после смерти, в такой сладострастной пляске. Над ухом навязчиво, раздражающе верещали — Кит не сразу понял, что это. Взявшийся из неоткуда юный Роберт Гоф, белокурый и зареванный, дождался своего выхода, и играл самую странную из написанных для него ролей. Он колотил Кита в бок кулаками, выкрикивал что-то, будто плакальщица над гробом покойного, заламывал руки, таращил голубые глаза с яростным непониманием:

— Убийца! Как ты мог! Как! Ты! Мог!

Звон упавшего ножа был почти не слышен за поднявшимся голготанием по-гусиному тянущих шеи зевак.

Лишь перетащив бездыханного Уилла, чья голова безвольно моталась из стороны в сторону, ближе к лавке и передав снятого с креста в скорбные руки ближайших друзей, Кит смог уделить внимание нежной Джульетте — взять ее за шкирку и отбросить в сторону, будто навязчиво облаивающего прохожих щенка.

Ненависть всегда добавляла сил.

— Он так любил тебя! Ему без тебя свет был не мил! — продолжал надрываться Гоф, и крупные, прозрачные слезы ползли по его персиковым щекам.

Кит, сделавшись частью толпы, одним из многих, следил за финалом представления — положением во гроб. Взяв Шекспира за руки и за ноги, Дик Бербедж и Уилл Кемп взвалили его на грязную кабацкую лавку, будто куль с картофелем.

— Да жив он, жив ваш обожаемый Вильгельм Завоеватель, — фыркнул Кит, дернув из-за пояса платок и с неожиданной для себя самого нежностью обтирая кровь с отрешенного лица Уилла.

Полетели со всех сторон камни разочарованных вопросов:

— Так что, он не мертв?

— Не сыграл в ящик?

— Покажите мне, я слышал, Марло пырнул его ножом!

— Ну и что теперь? — вопрошал чей-то надломанный голос. — Драки не будет? Скажите — драки теперь точно не будет?

Кемп рявкнул, разинув зубастый рот в рыжей бороде:

— С яйцами своими подерись, ублюдок! — и тут же напустился на Кита. — А ты! Тоже хорош! До чего довел парня! Господь всемогущий, и он попрекает Уилла какими-то девчонками, в то время как сам таскает за собой целую армию разряженных педиков, и черт знает чем с ними занимается по темным углам! Тьху, смотреть на вас противно! Фигляры! Кинеды! Клоуны!

Глядя на него так же, как и на прочих — темно, блестяще, немигающе, — Кит молчал, лишь окрашенные загустевшей кровью губы ломались и подрагивали.

А Кемп не унимался, брызгая слюной и разрубая ни в чем не повинный спертый перегарный дух ребром ладони:

— Я не знаю, — Богом клянусь, своей волосатой жопой клянусь — не знаю, что ты с ним сделал, Марло, но как ты не можешь уяснить: он в каждой бабе видит тебя, во всех и во всем видит тебя одного, будь ты проклят за то, что сотворил с этим малым!

Так же молча, с судорожной, равнодушной, торжествующей улыбкой, Кит бросил обагренный платок Уиллу на грудь, как бледное подобие плащаницы, поднял с пола свой нож, и, развернувшись на каблуках, зашагал прочь.

— Ты, — коротко бросил он распухшему от рыданий Гофу, и кивком указал в сторону выхода. — Пойдешь со мной.

Свежий воздух со всего маху ужалил легкие. Поигрывая ножом, держа его за кончик лезвия, Кит шагал вперед с уверенной развальцей — а вслед ему тянулись, хлопая и хлопая дверью «Сирены», клоуны, кинеды, фигляры да маленький белокурый Роберт Гоф.

Глава 3

День не задался с самого утра, когда упрямый, как целое стадо баранов, Джон Шекспир не отступился от своей затеи, проснувшись, и только чудо Господне, — и никак иначе — спасло его от возможности быть насаженным на шпагу этого пройдохи Марло.

И стоило Катберту выдохнуть облегченно, когда папаша усадил мастера Джона на повозку, отправляющую в Стратфорд, и даже перекреститься — шутка ли, избежать верного, гарантированного смертоубийства, как настал черед преподносить сюрпризы младшему из этой семейки. Впрочем, не стоило кривить душой. Уилл если и был в чем виноват, то только в том, что оказался не в том месте и не в то время. Благо, что жив и здоров остался, а то Катберту были известны случаи, когда таких вот неосторожных парней, в одиночку отправившихся в путешествие по ночному Лондону, собирали потом по кускам, да так и не собрали. И хотя, конечно, Дик, сообщивший об ограблении, смотрел так, как будто Уилл хочет вот прямо сейчас бежать и топиться в Темзе, Катберт был спокоен: самое страшное так и не случилось. А вещи — ну что вещи, заработает еще. Бог дал, Бог взял.