Национализм: теории и политическая история - [133]
Позиция В. Тишкова подвергалась резкой критике рядом известных российских ученых (Р. Абдулатипов, М. Руткевич, Ж. Тощенко и др.), настаивавших на традиционном для советской науки «этнифицирующем» понимании нации.
Эта критика имела и выраженный политический аспект[531].
Вот что, например, писал в 1994 г. Рамазан Абдулатипов (тогда зам. председателя Совета Федерации) в письме на имя президента Ельцина: «Предусматривалось объявить из Москвы вместо наций какое-то согражданство... Ряд “советников” толкают и продолжают толкать Вас к такой модели федеративного строительства, в которой не находится места нациям, их специфическим интересам... Народы угадывают скрытую логику авторов подобных рассуждений: России нужны Чечня, Тыва, Калмыкия и не нужны чеченцы, чуваши, тувинцы, калмыки»[532].
Таким образом, Р. Абдулатипов видел в предложениях В. Тишкова угрозу ущемления прав и интересов нерусских этносов, проживающих в Российской Федерации. В то же время другие авторы, например, Михаил Руткевич, усматривали в них опасность для доминирующего в стране русского этноса...
В любом случае, говоря о провале «строительства нации» в постсоветской России, мы имеем ввиду лишь провал определенной модели такого строительства, провал проекта строительства «гражданской нации». Опыт 1990-х гг. показал, что тенденции этнокультурного обособления и размежевания в России явно доминируют над тенденциями гражданско-политической интеграции.
6.3.2 Модель этнонации для России: выход или угроза?
Рассматривая постимперский транзит России с точки зрения реализации национализма второго — «восточного», или этнического, — типа, мы также сталкиваемся со значительными проблемами и противоречиями.
Русский этнический национализм, которым СМИ пугали мировую общественность на протяжении последних десяти-пятнадцати лет, как неким воплощением «русского фашизма», стал обретать реальные политические контуры только в последние четыре-пять лет. До того на политической сцене России активно и «сильно» выступали националисты любых других этносов — чеченского, татарского, башкирского, якутского, калмыкского и др.[533]
Разумеется, заявляли о себе и сторонники «русской идеи». Но их деятельность носила либо карикатурно-иронический (как в случае с «Либерально-демократической партии России» Владимира Жириновского), либо откровенно провокационный характер (как в ситуации с «Русским национальным единством» Александра Баркашова или «Национал-большевистской партией» Эдуарда Лимонова), либо отличалась идеологической невнятностью и политической аморфностью (как у раннего «Конгресса русских общин» Дмитрия Рогозина).
При этом исходная формула «национальное государство» подразумевает, что, в отличие от империи, в структуре его населения доминируют представители какого-то одного этноса. Так, турки составляют 80 % населения современной Турции, казахи — 51 % населения Казахстана, а русские — 81,5% населения Российской Федерации.
Следовательно, национализм «восточного», или этнического, типа в России может быть только национализмом русских. Но открыто заявить об этом, сделать ставку на «русский фактор» в существующих внутри- и внешнеполитических условиях слишком опасно[534], да и с практической точки зрения чрезвычайно сложно[535], хотя определенные подвижки в этом направлении имели место даже в «эпоху Ельцина»[536].
В любом случае гипотетический «русский проект» по определению не сулит гражданам страны спокойной и мирной жизни. Об этом свидетельствует опыт всех государств, реализовавших в своей истории сценарий «этнического национализма».
Классическим примером в этом отношении служит Турция. Следует кратко напомнить о результатах и издержках «национальной модернизации» этого ближневосточного государства (в контексте рассуждений о перспективах постимперского транзита России) в связи с тем, что опыт Турции как образец для руководства нашей страны в последнее время все чаще упоминают влиятельные сторонники современного русского национализма.
В 1923 г. вождь турецкой революции генерал Мустафа Кемаль (Ататюрк) ликвидировал халифат и объявил о том, что государство приобретает светский характер. Так был спровоцирован всплеск жесткого сопротивления на периферии страны. Ответом на выступления исламистов («восстания мулл») и сепаратистов стали радикальные репрессии. При этом Ататюрк лишь продолжил и в определенном смысле довел до логического завершения стратегическую линию своих предшественников — младотурок из партии «Единение и прогресс».
Следует напомнить и о тех методах, с помощью которых младотурки и кемалисты «в сжатые сроки» добивались повышения удельного веса «титульной нации» в общей структуре населения страны. Первым случаем геноцида в XX в. считается уничтожение 1,5 млн армян в 1915—1923 гг. в Западной Армении и других частях Османской империи, которое было организовано и планомерно осуществлялось турецкими правителями. Сюда же примыкают и массовые «этнические чистки» в Восточной Армении и в Закавказье в целом, совершенные младотурками во время вторжения в Закавказье в 1918 г. и кемалистами во время агрессии против Армении в сентябре — декабре 1920 г., а также погромы, организованные азербайджанскими пантюркистами из партии «Мусават» в Баку и Шуши.
