Нации и национализм - [68]

Между высокими культурами индустриального века и высокими культурами аграрного строя имеются некоторые важные и очевидные различия. Аграрные высокие культуры были достижением меньшинства, исключительным правом привилегированных специалистов и отличались от раздробленных и некодифицированных народных культур большинства, над которыми они стояли и которые стремились себе подчинить. Они создали ученое сословие, редко связанное с одной политической единицей или лингвистически размежеванным полем одной на родной культуры. Напротив, они имели тенденцию и стремились быть над-этническими и над-политическими. Они часто использовали мертвый или архаичный язык и нисколько не были заинтересованы в его сближении с языком повседневной и экономической жизни. Численное меньшинство посвященных и их политическое господство было существенно важной особенностью высоких куль тур, и, возможно, важнейшей особенностью аграрного общества является то, что большинство его членов состояло из низовых производите лей, отстраненных как от власти, так и от высокой культуры. Они были связаны с религией и церковью, но не с государством и всеобъемлющей куль турой. В Китае высокая культура, связанная больше с этикой и государственной бюрократией, чем с религией и церковью, была, вероятно, исключением и в этом отношении (но только в этом!) предвосхищала современную связь государства и культуры. Там высокая письменная культура сосуществовала и продолжает сосуществовать со множеством разговорных языков.

Напротив, индустриальная высокая культура больше не связана — какой бы ни была ее история — с религией и церковью. Для того чтобы обеспечивать ее существование, по-видимому, нужны силы государства, эквивалентного всему обществу, а не только силы церкви, являющейся поверхностным напластованием. Поневоле прогрессирующая экономика, зависящая от постоянного обновления знаний, не может прочно связывать свой культурный механизм (который ей, без условно, необходим) с какой-либо религиозной доктриной, быстро устаревающей и часто становящейся смешной.

Таким образом, обязательно, чтобы культура ценилась как культура, а не как носитель или едва заметный придаток религии. Общество может поклоняться и поклоняется себе или своей собствен ной культуре непосредственно, а не, как говорил Дюркгейм, через туманную завесу религии. Пере ход от одного типа высокой культуры к другому внешне проявляется как наступление века национализма. Но каково бы ни было решение этой сложной и исключительно важной проблемы, за рождение индустриального мира было так или иначе тесно связано с протестантизмом, обладавшим, как оказалось, некоторыми из существенных черт, которые были характерны для вновь зарождающегося мира и которые в конце концов по родили национализм.

Значение, придававшееся грамотности и самостоятельному изучению Священного Писания, унитарианство без духовенства, упразднившее монополию на священное, индивидуализм, сделавший каждого человека своим собственным на ставником и духовником, не зависящим от служителей культа — все это предвосхищало анонимное, индивидуалистическое, абсолютно бесструктурное массовое общество, в котором существует более или менее равный доступ к общей культуре. Культура в нем имеет свои нормы, к которым все приобщены через письменность, а не через посредничество привилегированных специалистов. Равный доступ к Богу Священного Писания поло жил начало равному доступу к высокой культуре.

Грамотность стала теперь не специальностью, но необходимым условием существования всех специальностей в новом обществе, в котором каждый — специалист. В таком обществе люди преданы прежде всего распространителю грамотности и ее политическому защитнику. Равный доступ верующих к Богу становится равным доступом неверующих к образованию и культуре.

Таков мир современных, охраняемых государством, всеобъемлющих и однородных высоких культур, внутри которых существует относительно малая фиксированность общественного положения и большая доля мобильности, предполагающая всепроникающее господство единой развитой высокой культуры. Есть глубокая ирония в знаменитом объяснении истоков этого мира, при надлежащем Максу Веберу: он возник потому, что некоторые люди относились к своему при званию слишком серьезно, что и породило мир, в котором больше нет жестокой предопределенности жизненного пути, где специальностей много, но они остаются временными и необязательны ми, не закрепленными навеки, и где на важном, созидающем личность этапе обучения или формирования прививаются не специальные, но общие типовые навыки, зависящие от общей высокой культуры, которая определяет «нацию». Тогда, и только тогда, такая нация/культура становится естественной социальной единицей и не может нормально функционировать без собственной политической раковины — государства.

ПРИМЕЧАНИЯ

I

1. Вебер Макс (1864–1920) — немецкий историк, социолог, экономист, автор книг "Протестантская этика и дух капитализма", "Хозяйство и общество", "Аграрная история древнего мира" и др., оказавших большое влияние на развитие исторической и социологической науки первой половины XX в.