Что было тут девять лет назад? Ничего. Тундра и песок. И четыре полудома-полуземлянки, которые остались от строителей так и не родившейся железной дороги.
Сразу от крылечка дома начиналась нетронутая первозданная тундра. Незнаемостью, простором и яркостью покорила она и приворожила Марфу. Тундра в весеннем цвету — голубая сказка. Тундра зимой сказка белая. Даже тундра ненастная, накрытая туманом либо дождем волновала и манила Марфу. Какой только ягоды не насобирала она в первое гудымское лето: и морошки, и брусники, и клюквы. Насушила, наварила, намочила впрок, наготовила наливок и настоек… Максим тогда работал без передыху. Под самый ледостав приплыли наконец долгожданные баржи с вагончиками, трубами и оборудованием, а только провозглашенный трест Гудымтрубопроводстрой уже получил задание на зиму: 75 километров газопровода. С началом холодов они переселились в вагончик. Потом — деревянный барак. Потом коттедж. И вот третий год живут в этой квартире. Выросла дочь. Поднялся город. Встал на ноги Максимов трест. На девять заполярных лет постарели они с Максимом. «Ну да есть еще порох…»
На всех четырех конфорках и в духовке электроплиты варилось, жарилось, пеклось. Особенно бдительно Марфа следила за гусятницей, в которой томились любимые Максимом оленьи языки. «Откуда их раздобыл Юрник? Не иначе летал к оленеводам»… Как и всякий деликатес, оленьи языки нельзя недодержать на огне, нельзя и передержать. И розовеющий в духовке пирог с муксуном тоже требовал пристального надзора. Потому-то, нарезая знаменитый «бурлаковский» салат из свежих овощей, Марфа то и дело отрывалась от стола, чтоб глянуть на свою стряпню: не пригорела ли, не перепрела ли, не подсохла ли?
Обычно на пикниках Максим сам готовил свой «фирменный» салат. Делал он это самозабвенно и мастерски. Сперва точил тонкий нож, тщательно мыл и чистил овощи, а потом начинал их резать. Помидоры Максим резал по-восточному — очень тонкими ломтиками, не поперек, а вдоль помидорины. Прозрачными колесиками нарезались огурцы, просвечивающимися кружочками резался лук, в тончайшую стружку иссекались сочные стручки сладкого перца. Все слоями укладывалось в огромное блюдо. Каждый слой наособицу солили, перчили, посыпали мелко нарезанным укропом и петрушкой. «Бурлаковский» салат был незаменимым гарниром к шашлыку, к стерляжьей строганине, к жареной дичи и уж конечно — к плову.
Когда они только обосновались в Гудыме, тут было полным-полно всякой дичи и рыбы. Из окна куропаток стреляли. Нельма, муксун, стерлядь и иная лакомая рыба не переводились круглый год: не свежая, так малосольная, не малосольная, так вяленая. Теперь все это надо доставать. Хорошо есть Юрник — Юрий Николаевич Малов. С такими друзьями можно жить весело, надежно и покойно…
Мелькал нож, полосуя то помидоры, то лук, то малосольную нельму, а то пахнущую дымом копченую колбасу. Аккуратно, ломтик к ломтику, уложенная на тарелки и тарелочки, снедь эта из кухни перекочевала на просторный стол в гостиной. Туда же переместились бутылки с коньяком, водкой, спиртом, сухим вином и чешским пивом. У тех, кто скоро соберется здесь, были свои вкусы и привычки, и всем им непременно хотела угодить хлебосольная и щедрая хозяйка дома — Марфа Яковлевна Бурлак.
2
Звонкий, радостный лай Арго сразу выманил Марфу из кухни. Торопливо скинув передник, на миг замерла перед зеркалом у двери, за которой уже гремел раскатистый хохот Феликса Макаровича.
Первой вошла Лена с большой, туго набитой дорожной сумкой через плечо. Потом краснощекий, отдувающийся Максим. Следом Юрник с чемоданом Бурлака и, наконец, Феликс Макарович Кириков — богатырского сложения, неохватными плечищами и такой могуче вздыбленной грудью, что, казалось, стукни по ней кулаком, и она загудит колокольно. Едва он протиснулся в дверь, как тут же, подминая восторженный собачий лай, загрохотал его протодьяконский бас:
— Принимай, хозяйка, пришельца из дальних стран!
Пока Лена успокаивала, задабривая конфеткой, пса, Максим обнимался с женой, а Юрник относил в кабинет хозяина чемодан, Феликс Макарович уже разделся, расчесал примятые беретом длинные, почти до плеч, черные вьющиеся волосы, переобулся в тапочки и заглянул в гостиную.
— Узнаю почерк кудесницы Марфы! — громогласил он, озирая стол. — Научила бы мою Сталину, как надо встречать главу семейства.
— Сталина не хуже меня умеет, — откликнулась польщенная Марфа. — Где она?
— Сейчас обе прибудут, — подал голос Юрник.
Был он значительно выше среднего роста, худощав, скуласт и большенос. В речах и жестах отчетливо проглядывала не то затаенная стыдливость, не то скрытая сдержанность. Передвигался он быстро, бесшумно и легко. И двух минут не мог постоять иль посидеть спокойно. Руки его то гладили или ощупывали одна другую, а то вдруг сжимались в кулаки. Пока Бурлак раздевался, Юрник и по гостиной прошелся, и на кухню заглянул — не надо ли помочь? — и успел досказать Бурлаку новости.
Того зацепила только одна: зачем-то в главк вызывали главного инженера треста Ткачева.
— Не за лавровым венком, — негромко и буднично ответил Юрник. — Опять план корректировали.
