…Началось в Республике Шкид - [9]

Несколько ошарашенные, мы прижимаемся к стене, чтобы пропустить эту странную пару, но четвероногие тоже останавливаются.

— Вам что угодно, юноши? — обращается к нам кучерявый.

— Маршака… Олейникова… Шварца, — лепечем мы.

— Очень приятно… Олейников! — рекомендуется пышноволосый, полнимая для рукопожатия правую переднюю лапу.

— Шварц! — протягивает руку его товарищ.

Боюсь, что современный молодой читатель усомнится в правдивости моего рассказа, не поверит, что таким странным образом могли передвигаться сотрудники советского государственного издательства. Но так было, из песни слова не выкинешь. Позже мы узнали, что, отдыхая от работы, редакторы разминались, «изображали верблюдов». Евгению Львовичу Шварцу было тогда двадцать девять лет. Николаю Макаровичу Олейникову, кажется, и того меньше».

Вся редакция встретила молодых авторов приветливо, даже восторженно. «Сотрудники редакции, — писал позднее С. Маршак, — и близкие к ней литераторы (а среди них были известные теперь писатели Борис Житков, Евгений Шварц, Николай Олейников) читали вместе со мной эту объемистую рукопись и про себя и вслух. Читали и перечитывали. Всем было ясно, что эта книга — явление значительное и новое».

Еще в рукописи Е. Шварц в присутствии авторов читал К. Чуковскому главу «Республики Шкид» под названием «Крокодил». И навсегда запомнилось молодым людям, как Корней Иванович «слушает, посмеиваясь, одобрительно поддакивая, потом, повернувшись в нашу сторону, разводит руками и говорит своим неповторимо певучим, высоким театральным, ложно-классическим голосом: «Ну, что ж… Нам тлеть, вам цвести!..»

Официальным редактором «Республики Шкид» был Е. Шварц.

«Редактура Евгения Львовича, — вспоминал позднее Пантелеев — была очень снисходительная и, как я сейчас понимаю, очень умная. Книгу писали два мальчика, только что покинувшие стены детского дома, и выправить, пригладить, причесать их шероховатую рукопись было нетрудно. Шварц этого не сделал.

Меня попросили переписать одну главу (написанную почему-то ритмической прозой), а остальное было оставлено в неприкосновенности. Тем самым сохранилось главное, а может быть и единственное достоинство повести — ее непосредственность, живость, жизненная достоверность».

Рукопись была пущена в производство, и в начале 1927 года «Республика Шкид» Г. Белых и Л. Пантелеева появилась на полках магазинов и библиотек.

Литературным псевдонимом А. И. Еремеев взял свою шкидскую кличку. Но ни Ленькой Пантелеевым, ни Леонидом Пантелеевым он после этого не стал. Буква «Л» в его литературном имени никак не расшифровывается.

Глава 3 «Республика ШКИД»

Для меня эта книга — праздник

М. Горький

По воспоминаниям Маршака, из библиотек стали сразу же приходить сведения, что «повесть читают запоем, берут нарасхват».

Чем же можно объяснить такой успех книги? Может быть, сама тема, сам материал были достаточно экзотичными? Вряд ли: книг о правонарушителях имелось в то время немало и удивить читателя рассказом о каком-нибудь исправительном учреждении было бы довольно трудно. Удивить могло лишь повествование, открывавшее читателю что-то новое, острое, яркое.

…Середина 20-х годов знаменовалась приходом в литературу многих молодых писателей. «Мы входили в литературу волна за волной, нас было много. Мы приносили свой личный опыт жизни, свою индивидуальность», — писал А. Фадеев, размышляя над истоками и начальным периодом развития молодой советской литературы.

Почти одновременно с «Республикой Шкид» выли в свет книги молодых писателей, отразившие бурное и еще не устоявшееся время начала 20-х годов. Новая жизнь, сложная, полная внутренней борьбы, требовала осмысления. Прежний мир уходил в прошлое, ломались многие старые традиции. Казалось (особенно молодым людям): все, что было прежде в быту, в общении в учебе, безжалостно обречено на слом.

В одной из замечательных книг тех лет — «дневнике Кости Рябцева», Н. Огнев нарисовал школу, ищущую новые формы обучения, новые формы отношений между учителями и учащимися. Герой повести Костя Рябцев и его друг Сережа Блинов, ученики шестого класса, ставят под сомнение все, что происходит в школе. Нужны ли, например, танцы: ведь в них «нет ничего научного и разумного», и не проявляется ли в них идеологическая невыдержанность? Нужен ли сегодня Шекспир, ибо в «Гамлете» Костя обнаруживает массу неувязок и «страшно много бузы». Правда, он готов что-то и простить Шекспиру, «потому что пьеса написана чуть ли не пятьсот лет тому назад, и Шекспир писал для королевы, а не для пролетариата».

Не пора ли вообще отменить понятие «дети», как отжившее и буржуазное? Считать или не считать предрассудком привычку причесываться и умываться? Обязательно ли здороваться, особенно с учителями? «А если ученику не до здорованья?»

Много еще в чем сомневаются учащиеся, но в одном пункте у них нет колебаний: совершенно необходимо вести «идеологическую» борьбу с учителями, или, как их называли тогда, школьными работниками, а сокращенно — шкрабами.

Вступая в эту борьбу, ребята, кажется, руководствуются железной логикой: если во всей стране взяло власть в свои руки большинство, почему это не касается школы? Разве нормально, когда все дела решаются горсточкой шкрабов, а ученики, таким образом, оказываются чуть ли не на положении крепостных крестьян? «Я окончательно решил, — говорит Сережа Блинов, — произвести в школе революцию». Каким ударом для него становятся слова старшего и опытного товарища, объясняющего, что никакой борьбы с учителями ему вести не следует, потому что «школа хотя и не без дефектов, а идет нормально» и учителя вполне «соответствуют своему назначению».