– Потрясающе!
Он повернулся к Павлу и, глядя ему в глаза, сказал:
– Простите, брат Павел, я видел Ваши прежние работы. Кое-что мне нравилось, кое-что – нет, но я никак не мог предположить, что Вы можете создавать такое!
Павел чуть улыбнулся.
– Я тоже, знаете ли, не думал, что могу создать такое.
Он видел его неподдельное восхищение. Удивительно, как такой человек, опаленный войной в прямом и переносном смысле, может чувствовать и понимать настоящее искусство. И вдруг, повинуясь неожиданному порыву, он снял со стены образ Богородицы "Всех скорбящих радости" и протянул его полковнику:
– Вот возьмите. Он Вас от всех бед убережет.
Полковник Соколов взял в руки образ бережно, словно ребенка и посмотрел на о. Платона. Архимандрит кивнул утвердительно:
– Бери-бери, сыне. Дар от творца принимать – не грех, а благость.
Полковник прижал подарок к груди. Павел увидел на глазах его слезы и снова поразился тому, как тонко чувствуют русские свет искусства. Он вдруг понял, что ему не хватало для нового образа. Там на заднем плане он изобразит воина, похожего на этого полковника – изуродованного, но сильного духом и телом, с душой, загоревшейся от прикосновения к святому. Кисть снова взлетела над доской…
– …Я вот только думаю, о. Платон, чем мне отплатить монастырю за такой бесценный дар? – полковник Всеволод Соколов все еще ни как не мог оторвать взгляд от подарка. Он разглядывал образ, и, беззвучно шевеля губами, читал клеймо – подпись Творца.
– Да что ты, сыне. Ты службой своей платишь. И уже за все заплатил. Бери, не сомневайся, – о. Платон широко благословил Соколова и повернулся к о. Спиридону.
– Маловеры полагали, что не выйдет ничего из эдакой затеи. Как, мол, куда, мол, девать греховодника, что такую погань создавал, лукавого теша. Отдать, мол, германцам, да пусть они его в лагере и перевоспитывают… Не видели, недалекие, что этакого человека нельзя в руки мирян отдать. Нужен он нам, всей нашей Единой Святой Соборной Апостольской Церкви этот Павел Пикассо нужен…
