Начало мореходства на Руси - [52]

Русского человека на далекий север к берегам Белого моря, на далекие Печору и Тре, в землю Югорскую привело то же самое стремление к освоению богатых пушным зверем и рыбой, птицей и морским зверем лесов, рек и морей, та же самая жажда промысловой деятельности, та же самая, характерная для русских людей, предприимчивость, которая привела правнуков беломорских поморов казаков-землепроходцев XVI–XVII вв. на Камчатку и Колыму, на берега Иртыша и Амура, к Охотскому и Берингову морям.

«Неродимая землица» северных и восточных окраин новгородских пятин вынуждала новгородцев стремиться к рекам, изобилующим рыбой, к лесам, где пушной зверь не редкость, а постоянный обитатель, к морям, богатым и рыбой и морским зверем. Всем этим были богаты далекие «земли» новгородские, «волости», лежащие на крайнем севере, земли подлинных и потенциальных данников Новгорода, малочисленных и слабых северных народов: лбпи (саамов), чуди заволоцкой (коми-зырян), югры (хантов и маньси, остяков и вогулов), самояди (ненцев). Сюда на Север шли простые люди, «меншие», спасаясь от эксплоатации бояр; стремилось и боярство для того, чтобы начать эксплоатацию русского и нерусского населения Поморья, Подвинья, Приуралья.

«Повесть временных лет» под 1096 г. помешает замечательный рассказ новгородца Гюряты Роговича: «яко послах отрок свой в Печеру, люди, иже суть дань дающе Новугороду; и при-шедшю отроку моему к ним, а оттуду иде в Югру, Югра же людье есть язык нем, и соседять с самоядью на полунощных странах. Югра же рекоша отроку моему: „диаьно мы находи-хом чюдо, егоже несмы слышали преже сих лет, се же третьее лето поча быти; суть горы заидуче в луку моря, имже высота ако до небесе, и в горах тех кличь велик и говор, и секуть гору, хотяще высечися: и в горе той просечено оконце мало, и туде молвять, и есть не разумети языку их, но кажють на железо, и помавають рукою, просяще железа и аще кто дасть им ножь ли, ли секиру, и они дають скорою противу. Есть же путь до гор тех непроходим пропастьми, снегом и лесом, тем же не1 доходим их всегда; есть же и подаль на полунощии"». [220]

В рассказе Гюряты Роговича мы находим указание и на народы, населяющие страны «полунощные», и на немую меновую торговлю, и на пределы новгородских владений.

Печора, Югра, горы до Лукоморья (в которых не трудно усмотреть Уральские горы, или, по-новгородски «Камень»), а быть может и Обь — таковы географические познания новгородцев конца XI в.[221]

Это первое засвидетельствованное источниками указание на то, что новгородцам в XI в. были известны не только страны, но и моря «полунощные».

Богатый пушниной Север манил к себе предприимчивого новгородца. В родных краях, где были только «лоскуты орамой земли», жилось трудно. Север был суров, но о его богатствах давно уже ходили легенды. Новгородцы передавали из уст в уста старинное предание, пришедшее из далеких северных земель, о том, как старики, ходившие за Югру и Самоядь, рассказывали, что видели в странах «полунощных» удивительные чудеса — с неба спускается туча, из нее падают маленькие белки, растут и, выросши, разбегаются по земле. Спускается еще и другая туча, откуда падают маленькие олени и тоже, выросши, расходятся по земле.

Рассказ этот в летописи помещен под 1114 г., но ссылка на стариков, ездивших в Югру и Самоядь, свидетельствует о том, что путь на Север новгородцы проложили давно, задолго до XII в.[222]

Во всяком случае он был хорошо известен уже давным-давно ладожанам, жителям Ладоги (ныне Старой Ладоги), этого русского форпоста на северо-западе и севере, средостения многих путей, на авторитет которых и ссылается летописец, приводя свой рассказ о пушном Эльдорадо на далеком Севере, в землях югры и самояди.

«… Сему же ми есть послух посадник Павел Ладожкый и вси ладожане».

На далекий, суровый и холодный негостеприимный Север уходившие со своих «неродимых» земель предприимчивые новгородцы проникали разными путями. Шли Свирью на Онежское озеро, и далее, через реку Водлу, на Онегу, а оттуда прямо к морю или через реку Емцу на Северную Двину. Шли и через реку Вытегру к озеру Лаче, а оттуда речками и волоками попадали в море или на Двину. Уходили к морю и через северный берег Онежского озера на реку Выг, Суму и Нюхчу прямо к берегам Онежской губы. Шли от Корелы в «дикую лопь», а оттуда через Карелию к Белому морю.

Шли в дремучую северную тайгу, в тундру, в край зимней ночи и летнего дня, к берегам Студеного моря, шли за рыбой и мехами, морским зверем и солью.

Из каких социальных слоев выходили и что представляли собой эти первые русские поселенцы на Севере? Среди новгородцев, осваивавших Север, были и боярские холопы, и монахи, и свободные поселенцы — крестьяне. Именно эти последние, охотники, рыбаки, зверобои, солевары, «складывавшиеся» в «дружины», осваивавшие своим трудом землю и воды Севера, положили начало смелым и стойким поморам.

Когда же русские обосновались на берегах Северной Двины и Белого моря? Имеются в виду не походы и поездки торговых людей, не сборы дани, а именно постоянные поселения русских промысловых людей.

Невидимому, появление постоянных поселений русских поморов-промысловиков относится к тому же XI в., точнее ко времени не позже XI в., что и рассказы Гюряты Роговича и поездки новгородских «мужей старых» «за Югру и Самоедь», в «полунощные страны».