Начало - [14]

— Труп — это предмет, вещь. Вещь изнасиловать нельзя.

— А как же их семьи?

— Мертвые им не принадлежат.

— Иными словами, Малколм, для вас все как было, так и осталось? Вы берете от мертвецов то, что вам нужно, напрочь забывая об их родных и близких; о том, что те могут чувствовать… Ездите, так сказать, без платы за билет. Вся эта чепуха насчет мира и любви, что у вас на футболке…

— Это не чепуха.

— Мир и любовь — признаки взаимного уважения. У вас же уважения нет ни к кому.

— Это не так.

— Итак, вы больше не морговая крыса. Но кто же вы тогда? Я так понимаю, консультации для вас — пустой звук. Думаю, вы знаете себя достаточно, говоря то, что говорите. Но при этом фантазии не покидают вас ни на один миг. Мастурбирование под мысли о мертвых девушках.

— Бог мой, конечно, я фантазирую при этом! Мне, слава богу, позволено во время дрочки думать обо всем, что захочу. Мы живем не в полицейском государстве. По крайней мере, пока.

— Это так, — кивает Хоуи. — До тех пор, пока никому от этого нет вреда.

— На что вы намекаете?

— Как вы относитесь к доктору Тому Ламберту?

— К моему консультанту, что ли?

— Да, — отвечает Хоуи, — к вашему консультанту.

— Ханжа хренов. А что?

— Ханжа в каком смысле?

— Сто лет назад нацисты вроде него пробивали закон, чтобы кастрировать гомосеков.

— Поэтому вы угрожали его убить?

— Вы меня за этим сюда притащили?

— Не знаю. А что вы так насторожились?

— Потому что я этого не говорил. Он лжет.

— Понятно, — говорит Хоуи. — Я тоже не уверена, что это правда.

— Это он вам сказал? Потому что если да, то он лжец гребаный.

— А его жена?

— Что его жена?

— Вы ее когда-нибудь видели?

— Нет.

— Может быть, это еще одна неправда?

— К чему вы вообще клоните?

— Мы хотим показать вам снимки с места преступления, — подает голос Лютер впервые с начала допроса, — только мы не хотим вас чересчур возбуждать.

Взгляд Малколма перебегает с Лютера на Хоуи и обратно.

— С какого такого места преступления?

— Так что это было? — спрашивает Лютер. — Он вас достал? Он не верил всей той блажи, которую вы ему несли во время консультаций?

— В смысле?

— А ребенок? — продолжает Лютер. — Что такой человек, как вы, может сделать с ребенком?

— Нет, правда, — начинает частить Малколм, — что он такое сказал? Ведь он лжец хренов.

— Где ребенок, Малколм?

— Какой ребенок?

— Вы себе представляете, чем для вас может обернуться тюрьма? — ставит вопрос ребром Лютер. — Быть извращенцем — это одно, но истязать детей — совсем другое. Там, в Уондсворте, народ сентиментальный. Они сделают с вами то, что вы сделали с мистером Ламбертом.

— Погодите. Да что я такое сделал? Мы вообще о чем говорим?

— Где младенец?

— Какой младенец?

— Где он?

— Насчет младенца он лжет. Это был не младенец.

Пауза.

— Кто был не младенец?

— Он не должен был вам все это разглашать. Не должен. Ах он гребаный лицемер…

Лютер не движется. Не движется и Хоуи. Сделав долгую, очень долгую паузу, Лютер говорит:

— Малколм, кто был не младенец?

— К младенцам я не прикасаюсь, никогда. Если он вам сказал, что да, то он лгун поганый. Я люблю девочек. Женщин.

Выйдя из комнаты для допросов, сержант Хоуи делает гримасу отвращения, встряхивая руками, как от прикосновения к чему-то нечистому. Лютер одобрительно похлопывает ее по спине — дескать, молодец. После этого он подходит к сержанту Мэри Лэлли.

Лэлли тридцать лет; вьющиеся волосы подстрижены коротко и аккуратно. Дотошный, вдумчивый детектив, к допросам она подходит творчески. А еще у нее есть дар, свойственный только ей: презрительно-насмешливый взгляд. Иногда Лютер применяет ее как секретное оружие, чтобы она просто сидела и посверливала объект этим своим несравненно проницательным взором, от которого становится неуютно. Коллеги зовут ее Мэри-Звери.

Лэлли поднимает взгляд от экрана компьютера, кладет телефонную трубку. Смотрит на Лютера с видом провидицы.

— Как насчет того, чтобы глотнуть свежего воздуха? — спрашивает Лютер.

Мэри-Звери прибывает к фургону кинологов на перекресток с Хилл-Парк, напротив дома сквоттеров. Здоровается с Яном Кулозиком, патрульным собаководом в форме. На поводке терпеливо ждет осанистая немецкая овчарка. Кулозик одобрительно смотрит, как Лэлли встает на одно колено и ласково воркует о чем-то с собакой. Затем Лэлли приказывает вывести из дома всех сквоттеров, которые хмуро жмутся под накрапывающим дождем.

Вслед за Кулозиком и собакой она заходит внутрь. Кулозик подбадривает собаку которая куда-то целенаправленно спешит. Очевидная радость животного от выполнения задания заставляет Лэлли невольно улыбнуться.

Собака настораживается, дойдя до самого дальнего и самого темного угла самой дальней и самой темной квартиры. Возле грязного топчана Малколма Перри она, нетерпеливо поскуливая, начинает скрести пол. Кулозик оттаскивает овчарку, тихо похвалив, в то время как Лэлли отпинывает в сторону тщедушный комковатый матрас.

Носок ботинка нащупывает неплотно лежащую половицу. Рядом другая, такая же. Лэлли, нахмурившись, встает на колени и отодвигает незакрепленные половицы, за которыми открывается небольшое углубление. В углублении лежит черный мешок для мусора. Под ним обнаруживается серое шерстяное одеяло. В серое шерстяное одеяло завернута женская голова.