Начало - [36]

– То есть. – Развёл юноша руки. – Я вас не пойму, падре.

Дрожащим голосом, глубоким тембром церковник стал говорить, с улыбкой на тонких губах:

– Старо-католическая церковь, верная древним докризисным идеалам возрождена. – С восхищением и благоговением говорит Патрик. – Ещё десять лет назад по воле Канцлера была реорганизована церковь.

– Как? После «Пожара Юга» и «Апеннинской Схизмы»? – Голосом полным удивления и неверия, выплеснул слова парень. – Я не думал, что после такого возможно вообще выжить.

Свет в глазах священника готов утопить мир, а дрожь в голосе выдаёт крайнюю радость. И Данте истинно счастлив видеть таким своего друга.

– Но она выжила и теперь я могу вновь молиться вместе с моими братьями по вере. Нынче у меня появилась семья не только из прихожан.

– Так и это Старо-Католическая Церковь восстановила этот храм. – Данте, ошарашенным взглядом, осмотрел здание, по роскоши не уступающее дворцам. – За свои деньги?

– Да, сын мой. Но в то же время и Ковенант не дремал. – Патрик по-отечески положил руки на плечи юноши, и ликующе говорит. – Они вместе. И церковь и государство. Выполняют единую праведную роль и несут свет в мир, который погряз во тьме. Вот мы и дожили до времени, когда Господь отправил своего посланника, чтобы выжечь скверну с лика земли.

– Вы о Канцлере?

– Ну, о ком ещё? – Удивлённо кидает риторический вопрос священник. – Кто если не Канцлер? Кто если не он посланник с небес? Кстати, я даже не удивлён, что в нашем городе появилось отделение движения, почитающего Его, как наместника Единого Бога, и верующего в силу Его.

– Что? – Голос Данте выдаёт лёгкое презрение, сильно скрытое под удивлением и улыбкой. – Падре, я вновь не пойму, о чём вы.

– Вместе с Канцлером, идёт и его тень за ним по пятам, в какой-бы край он не ступил. Я говорю о церковно-государственном движении, о «Ревнителях Порядка и Государства». Эти, наши братья и сёстры по вере и почтению, почитают всей душой нового повелителя, готовы отдать всё, что у них есть ради почтения Его.

– Пройдём лучше внутрь.

Два парня направились в церковь. Священник вцепился в деревянную дверь, отворяя её, позволяя парню пройти внутрь. Как только Данте миновал порог, по его глазам тут же стало бить великолепие, помпезность и та роскошь, с которой храм восстановили. Стены внутри представляют собой отполированный белый мрамор, пол манит взор алыми гранитными плитами и всюду золото – на иконостасе, на отделке мебели, переплетаясь с серебром. Оконные рамы выполнены с вкраплениями драгоценных камней. И все отражающие поверхности расположены так, что храм внутри словно утонул в массах света.

Но даже такой вид не мог оторвать юношу от его размышлений. «И кто же, что же взывает к «Серым Знамёнам?». Почему люди идут к ним». Несколько раз уже подобные вопросы задаёт себе Данте и, находя на них мириад ответов, не может подобрать нужного. Все ответы и домыслы, что роятся в голове парня – скальпа, окружение, а истина неощутимая и скользкая, всё никак не может быть найдена.

– Кого я вижу. – Голос раздался откуда-то позади, слишком тихо для улицы, но довольно громко для храма. – Действительно «мир тесен».

– «Мир тесен»? – Переспросил юношу, судорожно ища источник звука.

Из тёмного угла, расположенного прямиком за входом, отделилась фигура. Это мужчина, очень высокий, метра два, не меньше, и вместе с этим изрядно мускулистый. С каждым его шагом черты лица и тела становятся всё отчётливее.

– Так говорил один из философов далёкой древности.

– Понятно.

Их трое. Юноша в кожаной куртке, в сапогах, священник в дзимарре и высокий коротко стриженный светловолосый мужчина, в монохромном бежевом балахоне, подпоясанный обычной грубой толстой верёвкой, с огоньком в тёмно-голубых очах, смотрящий на парня.

– Я вас знаю?

Мускулистый парень сурово усмехнулся, на его пухлых губах промелькнула лёгкая улыбка, а затем последовал ответ.

– Святой гроб, как такое можно забыть. Вспомни ту деревушку, а потом город. Неделю назад.

– Вы… тот «рыцарь»? Первоначальный крестоносец?

– Да. – Две буквы звучат так, словно их чеканят тяжёлым молотом.

– Простите, господин, не признал. – Едва склонив голову, говорит парень. – А как вы тут оказались?

– Чтобы биться с врагами Его на передовой и не искуситься лестным словам и корыстным позывам, нужно держать и дух свой в порядке, то есть денно и нощно воздавать хвалу Отцу нашему. – Голос мужчины суров, глубок и громоподобен, и веет воплощением грозного воителя из минувших эпох. – Вы спросите, зачем я здесь? Тут, в этой церкви, я веду войну против демонов, что таятся внутри меня и пытаются сбить с пути истинного каждый раз, когда я иду со словом Его в саму гущу боя. Да и к тому, это единственная церковь, которая работает в городе.

Фигура и слова могучего воителя внушают лишь благоговейное сотрясение всех фибр души. Один его вид внушает страх и уверенность одновременно. Воевать против них – самоубийство, но вот рядом с ними ты готов идти на самый сумасбродный подвиг.

– Я тебя помню. Ты же Данте Валерон. Странно, что ты меня не признал.

– Простите, я не слишком люблю вспоминать тот день. Для нас это великая победа, и ещё тогда я потерял хорошего человека. Не то, чтобы мы дружили, всё равно жалко. Немножко.