Начало года - [80]

У него был приятный, ласковый и успокаивающий голос, он давно не разговаривал с ней так.

— Да, да, Георгий, говори, я слушаю…

Фаина ждала этой встречи, ждала и верила, что рано или поздно Георгий сам начнет этот разговор. Видимо, он пришел к ней именно за этим. Ему остается сказать ей всего лишь несколько слов. Наверное, сейчас он скажет так: «Фаина, дорогая, нам дальше так нельзя. Мы должны пожениться». А может, он скажет иначе, найдет другие слова? Он долго заставил ее ждать этой радостной, огромной минуты, она даже начала было уже испытывать тревожащее волнение, и все же всегда верила, что он придет к ней и первым заговорит об этом. Да, да, она не ошиблась в нем, он честен, прям и не перестанет любить ее. Да, она знает, о чем он скажет ей, она готова к этому разговору. Эта минута обязательно должна была наступить, и вот она пришла. Как все это хорошо и удачно: ведь ей тоже есть о чем сказать дорогому, любимому человеку! Я слушаю тебя, слушаю, а потом выслушай меня ты.

Георгий Ильич в глубоком волнении расхаживал по комнате, один из его ярко начищенных ботинок тоненько поскрипывал. Но вот он остановился перед ней, подбирая слова, негромко произнес:

— Фаина, я верю тебе. Не пойми меня превратно, выслушай внимательно…

Фаина машинально кивнула головой. А сердце забилось гулко, ощутимыми толчками. В жизни у каждого такие минуты случаются только один раз, и с этой минуты жизнь каждого из двоих круто меняет свое русло: двое начинают жить вместе, одной жизнью. Две петляющие реки сливаются, и воды их смешиваются. «Да, да, говори, милый, не смущайся, это должно было произойти. Ты мне скажешь очень большие, радостные слова. Я готова к ним. Но потом я тоже отплачу тебе не меньшей радостью, я сообщу тебе такое, что ты, наверное, бросишься меня целовать. Сюда могут войти люди, но теперь нам нечего стыдиться их, правда, милый?.. Знаешь, старая акушерка Екатерина Алексеевна давно в шутку предсказывала мне, что первый ребенок у меня обязательно будет мальчик. Она, наверное, не ошибается, она в этом понимает. Слышишь, я подарю тебе сына, он будет таким же красавцем, как его отец, и умом — тоже в него. Знаешь, я всегда смотрела на тебя как-то снизу, ты мне кажешься таким высоким, недосягаемым, и потому всегда на веру принимала каждое твое слово. Я вижу — ты умнее, гораздо умнее и выше, ты несравненно сильнее меня во всем. Вот почему я всегда смотрю на тебя снизу, и поэтому первенец будет твоим и во всем похожим на тебя… Я боюсь, мне делается немного страшно, но ради тебя готова выдержать все, все… Если бы ты знал, Георгий, как я сейчас счастлива! Милый мой Георгий…»

— Пойми меня правильно, дорогая… Я знаю, тебя это также волнует. Каждый видит, что наш уважаемый Алексей Петрович уже далеко не молод, как говорится, человек весьма почтенных лет… Разумеется, я не отрицаю, у Соснова среди персонала и населения имеется определенный вес. Гм… авторитет. Этого у него не отнимешь… Но характер нашего уважаемого главврача довольно-таки неуживчивый, мягко говоря… Ты в этом, наверное, лишний раз убедилась сегодня, когда он устроил здесь сцену. Да и во время операции. Эти вечные окрики, набившие оскомину нотации… У меня положение несколько особое — к несчастью, я тоже хирург, но как мирятся с этим другие! Как можешь молчать ты?

Фаина молчала, силясь понять слова Георгия Ильича. «О чем это он? Зачем Соснов? Наверное, он хочет извиниться перед ним. Но ведь Георгий не за этим пришел сюда! Он должен говорить ей другие слова, совсем о другом, о Соснове они успеют после. Разве сейчас это так важно?» У нее снова слегка закружилась голова, в висках тупо стучали крохотные деревянные молоточки. А, нет, нет, это Георгий Ильич нервно пощелкивает своими длинными, тонкими, как у музыкантов, пальцами, он почему-то все еще продолжает говорить о Соснове.

— …поверь: подобные ему люди рано или поздно становятся поперек пути молодым специалистам. Трагедия в том, что для Соснова прекратилось поступательное движение. Он застыл на уровне медицины тридцатых, от силы сороковых годов, да, да! Шагать в ногу с современной медициной у него уже нет ни сил, ни желания. Без сомнения, в свое время он здесь представлял собой определенную вершину, но теперь он стал тормозом, кажется, ясно?.. Чехов когда-то писал, что после сорока лет провинциальный врач никакой литературы, кроме «Медицинского вестника», уже не читает… Наш Соснов как раз под стать этому, боюсь, что даже нашу «Медицинскую газету» он теперь понимает с известным трудом. Соснов — человек без будущего, он окончательно и безнадежно законсервировался, засох. А засохшая вершина дерева, как известно, мешает нормальному развитию нижних ветвей, то бишь нам, молодым. Но ведь все мертвое, как известно, подлежит отсечению от живого!

Георгий Ильич широко взмахнул рукой в воздухе, точно в самом деле отрубая сухой, мертвый сук дерева. Фаина сквозь дрожащие на глазах слезы видела желтый лист березы, прилипший к подошве Георгия Ильича. Облизнув пересохшие губы и чувствуя, что вот-вот разревется, она прерывисто сказала:

— Георгий, зачем ты… об этом? Зачем так? Ты же… за другим пришел сюда, ну, скажи мне правду?