Начало года - [45]
— Да, я слышал, что Соснов… гм, слишком строг, нетерпим с людьми.
— Да, да, Алексей Петрович… вот именно — нетерпим! По пустяковому поводу он может накричать на бедных нянечек и сестер, а то даже на больного… Да, вы ведь знаете нашего второго хирурга, Георгия Ильича? Вот уж кого не жалует Соснов! Георгий Ильич с самого начала пришелся главврачу не ко двору, а между тем он — по призванию своему хирург. Не пойму, что его держит здесь, попусту растрачивает свой талант в районной больнице. Я убеждена, он стал бы украшением любой, очень большой поликлиники. Да, да… Я подозреваю, Соснов втайне завидует Световидову, ему не по душе молодость, самостоятельность Георгия Ильича… Старики всегда так ревнивы к успехам молодых! Ха-ха, буквально на днях Георгий Ильич удостоился от главврача высокой чести: получил в приказе выговор. Бедный второй хирург!
— А за что такая «честь» Георгию Ильичу? — в тон Ларисе Михайловне живо поинтересовался Краев. Он чувствовал себя опытным охотником, расставляющим свои сети наверняка. Гон шел отлично, зверь сам шел в ловушку.
— Соснов оперировал девочку, неудачно… С летальным исходом. Ну, вы понимаете, девочка умерла… Соснов нервничает, зол на всех… Придрался, знаете ли, к пустячному поводу: Георгий Ильич выехал в деревню, к больному, но из-за плохой дороги вернулся с полпути. Просто он был вынужден… Хо, видели бы вы, как наш главный разошелся! Бедный Георгий Ильич схлопотал себе выговор.
«Ага, все это совпадает с тем, что написано в анонимке. Факт грубости, несправедливости главного врача больницы с подчиненными подтверждается…» В уме Краева уже начали вырисовываться контуры будущего фельетона. О, он будет разящим, беспощадным, как скальпель хирурга!
Но тут Лариса Михайловна спохватилась и обеими руками испуганно замахала на корреспондента:
— Господи, не вздумайте писать об этом в свою газету, ведь я пошутила! Наболтала, бог весть что, а вы, я знаю, потом все возьмете на карандаш. Не выдайте меня, мне будет так неудобно. Ведь не станете писать, правда?
— Не волнуйтесь, Лариса Михайловна. Мне нужна… пустяковая заметка… о том, с какими успехами коллектив райбольницы встречает великий праздник Октября. Пожалуй, мне следует по этому вопросу побеседовать с самим Сосновым. Как вы думаете? Он ведь в курсе всех больничных дел.
— Вряд ли стоит. Нет, Костик, не ходите к Соснову, он нынче сильно не в духе. Беседы у вас просто не получится. Советую обратиться к Георгию Ильичу — он не хуже Соснова знает о положении дел в больнице. У нас ведь есть замечательные работники, он расскажет… Уходите, Костя? Господи, снова буду скучать в обществе мух! Я, наверное, разучусь говорить, буду жужжать, как муха: вж-вж-ж… Ну, до свидания, желаю успехов.
Второй хирург Атабаевской больницы Световидов с корреспондентом райгазеты был любезно сухим и только. На хитроумно поставленный вопрос о стиле работы руководства больницы он с вежливой улыбкой пошевелил плечами:
— Мой дорогой, вы сами понимаете: в обществе нет и не может быть двух совершенно адекватно устроенных человеческих особей. А различие уже само по себе означает разность взглядов, мышления, видения вещей, оценки событий и так далее… Что я могу сказать о стиле руководства нашей больницей? Хм, хм… Если уважаемый всеми нами Алексей Петрович где-то допускает известные переигрыши, то ведь, гм… человеку свойственно ошибаться. Но это, как говорят французы, «антр ну» — между нами…
Краев был восхищен манерами и речью, какой выражался Световидов. Сразу было видно, человек он очень интеллигентный, образованный. Права Преображенская: такие люди, как Световидов, в захолустных больницах, вроде Атабаевской, — крайняя редкость. Странно, а Световидов в Атабаеве уже не первый год. Из тех чудаков-романтиков? Вполне возможно. Он объективен — ни одним дурным словом не обмолвился о главном враче. Соснов, по словам той же Преображенской, на днях закатил ему выговор, однако Георгий Ильич, по-видимому, не затаил в душе зла на главного. Они оба — хирурги, но у Световидова отличный профессиональный лоск.
Георгий Ильич с той же поощряющей улыбкой посоветовал корреспонденту побеседовать с больными: кто, как не они, могут дать самое точное представление о работе врачей и вообще всего коллектива. Если у молодого человека есть на это желание и если ему не трудно, он может пройти вон к тому, отдельно стоящему домику. В том домике он как раз встретится с весьма интересным человеком. Человек этот, можно сказать, старожил Атабаевской больницы: лежит третий месяц, в курсе всех дел. Разумеется, корреспондент может пройти туда один, что за вопрос? Дежурная няня его пропустит. А того человека зовут Илларионом Максимовичем. Да, да, имя громкое — Илларион… Матвеев Илларион Максимович. Пусть молодой человек извинит самого Световидова за то, что не имеет возможности сопровождать его.
— Дела, дела! А дни наши быстротечны, — Георгий Ильич извинительно развел руками. Напряженно вглядываясь в окно вслед шагающему в сторону изолятора Краеву, он несколько раз кряду принимался приглаживать и без того очень аккуратный пробор на голове, в то же время лихорадочно припоминал: «Когда отправил Матвеев свое письмо? Третьего дня. Да, да, это точно. Однако в редакции сидят расторопные люди, быстро принимают меры по письму. „В ответ на сигналы читателей“, — кажется, так это у них принято называть. Ну что ж, дело сделано, и теперь „литтера скрипта манэт“, то бишь, что написано пером, не вырубишь топором. Остается следить за событиями…»
Русскому читателю хорошо знакомо имя талантливого удмуртского писателя Геннадия Красильникова. В этой книге представлены две повести: «Остаюсь с тобой», «Старый дом» и роман «Олексан Кабышев».Повесть «Остаюсь с тобой» посвящена теме становления юношей и девушек, которые, окончив среднюю школу, решили остаться в родном колхозе. Автор прослеживает, как крепло в них сознание необходимости их труда для Родины, как воспитывались черты гражданственности.Действие романа «Олексан Кабышев» также развертывается в наши дни в удмуртском селе.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.