Начало года - [42]
— Случайно, спиртик не имеется? Эхма, как же так: врачи, и без спирта? А мне бы он сейчас в самый раз: ночка какая-то невеселая выдалась, пока загончик свой допашу, вконец могу замерзнуть. Пашу зябь — весь озяб, ха-ха… Что ж поделаешь, раз нет, значит, и суда на вас нет. Прощевайте! До Тургая теперь своим ходом доберетесь — тут дорога под уклон. Бригадир наш тракторный болен, к нему, должно быть, вызвали. Ну, пока…
Через полчаса они были в Тургае, но пришлось порядочно поплутать по улицам, пока отыскали дом, в котором лежал больной. Электрический свет в Тургае давали только до двенадцати ночи, Фаине пришлось осматривать больного при керосиновой лампе. Она сказала хозяйке, чтоб вскипятила воду, сама села на широкую-лавку, запрокинула голову, теплый туман окутал ее, не заметила, как задремала. Вздрогнула от близкого шепота:
— Доктор, вода готова…
У бригадира трактористов оказалось обострение язвенной болезни, его надо было везти в Атабаево на койку. Фаина сделала ему укол и сказала, чтоб больного завтра днем отвезли в больницу. Ей очень хотелось есть, даже слегка поташнивало, но попросить у хозяйки постеснялась, а та, видно, подумала, что она не станет есть простую еду: все-таки врач, поди, побрезгует, они там кушают свое…
Было уже совсем светло, когда они из Тургая выехали в обратный путь. Дождь к утру перестал, дорога вся была залита водой, машина с ходу залетала в огромные лужи и расплескивала воду на обочины.
Заки всю дорогу молчал, только перед самым Атабаевом обернулся к Фаине и спросил:
— Как, по-вашему, поправится он?
— Кто? А-а, бригадир… Наверное. Если язва не слишком запущена. Если поверит в выздоровление, обязательно поправится.
— Ну да, — согласился Заки, — это так. Если что-нибудь такое задумаешь и сильно поверишь в свое дело, обязательно получается. Это завсегда так.
Заки довез Фаину до самых ворот дома. Забежав к себе, она даже не стала завтракать, хотя на кухне, на видном месте, красовалось Томкино кулинарное новшество: поджаренные в масле и залитые яичным белком ломтики черного хлеба. Кое-как раздевшись, Фаина повалилась в постель и тут же уснула, будто пересела из тряского «газика» на плавные воздушные качели.
Она видела сон: маленькой девчонкой она бегает по дождевым лужицам, из-под ее ног, словно кузнечики из травы, во все стороны разлетаются веселые брызги. Мать ловит ее, поднимает на руки, а она вырывается, снова скачет по лужам, и тысячи зелененьких кузнечиков так и летят во все стороны…
Проснулась она уже днем. Долго лежала в постели, не шевелясь, с открытыми глазами. Услышала, как Томка осторожно, на цыпочках подошла к дверям, затихла, прислушиваясь.
— Тома, заходи, я не сплю.
Та сразу вбежала к ней, всплеснула руками:
— Господи, Файка, и спишь же ты! Из пушки не разбудишь! А я тебя начисто потеряла, всю ночь не могла уснуть, за тебя переживала. Хорошо, догадалась позвонить в больницу, а потом заходил твой светлейший Георгий и все рассказал. Он вчера поздно ночью приехал, говорит, попросил проводить, его на грузовой машине доставили, ехал в кабине. Ты-то чего от него отстала?
— Он, Томочка, до Тургая не доехал… боялся простыть… Ой, Томка, должно быть, я такая несчастливая! Боюсь, так боюсь всего. Что-то со мной будет…
— Да ты что, в уме? С чего это ты вдруг?
— Просто так. Сон мне такой приснился…
Фаина встала, принялась одеваться перед зеркалом. Расчесывала волосы, и тут возле глаза заметила небольшую складочку. Подумала, что отлежала во сне, хотела разгладить пальцем, а складочка не разглаживается.
Алексею Петровичу с его сердцем, конечно, не следовало так сильно горячиться. Другой бы на его месте берег себя, а он на последней «линейке» прямо-таки разбушевался. Давно с ним такого не было.
В то утро каждому, кто переступал порог кабинета главного врача, тотчас бросалось в глаза: случилось что-то неприятное. Сам Алексей Петрович сидит за столом туча тучей, на вошедшего не смотрит, уткнул глаза куда-то в сторону. Все, кому следовало быть на «линейке», давно собрались, легкий, настороженный шепот летает по кабинету, а Соснов словно забыл о них. Молчит, постукивает пальцами по столешнице. Если бы не этот неслышный перестук, можно бы подумать, что главный врач дремлет после трудной операции.
Наконец, Соснов грузно шевельнулся, из-под нависших бровей оглядел людей. Взгляд его не обещал ничего доброго. Почти все, кто был в кабинете, оставались в недоумении: что же такое случилось? Казалось, ночь во всех корпусах больницы прошла спокойно, жалоб от больных не было. День как день, как тысячи многих других, но главный чем-то сильно расстроен. Впрочем, за последнее время он…
Соснов уперся взглядом в лицо Фаины, боднул головой:
— …Фаина Ивановна, расскажите, как вы съездили в Тургай. Расскажите все, как было, без художеств!
В голосе Соснова прорвалась нотка сдерживаемого гнева. На мгновение очки его сверкнули в сторону Георгия Ильича, сидевшего с каким-то напускным равнодушием. Однако внимательному глазу стало бы заметно, что это равнодушие Георгию Ильичу дается с большим трудом: уж слишком неестественно плотно сжаты его губы, а скрещенные пальцы рук побелели на сгибах.
Русскому читателю хорошо знакомо имя талантливого удмуртского писателя Геннадия Красильникова. В этой книге представлены две повести: «Остаюсь с тобой», «Старый дом» и роман «Олексан Кабышев».Повесть «Остаюсь с тобой» посвящена теме становления юношей и девушек, которые, окончив среднюю школу, решили остаться в родном колхозе. Автор прослеживает, как крепло в них сознание необходимости их труда для Родины, как воспитывались черты гражданственности.Действие романа «Олексан Кабышев» также развертывается в наши дни в удмуртском селе.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В повестях калининского прозаика Юрия Козлова с художественной достоверностью прослеживается судьба героев с их детства до времени суровых испытаний в годы Великой Отечественной войны, когда они, еще не переступив порога юности, добиваются призыва в армию и достойно заменяют погибших на полях сражений отцов и старших братьев. Завершает книгу повесть «Из эвенкийской тетради», герои которой — все те же недавние молодые защитники Родины — приезжают с геологической экспедицией осваивать природные богатства сибирской тайги.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В предлагаемую читателю книгу популярной эстонской писательницы Эмэ Бээкман включены три романа: «Глухие бубенцы», события которого происходят накануне освобождения Эстонии от гитлеровской оккупации, а также две антиутопии — роман «Шарманка» о нравственной требовательности в эпоху НТР и роман «Гонка», повествующий о возможных трагических последствиях бесконтрольного научно-технического прогресса в условиях буржуазной цивилизации.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.