Наблюдая за русскими. Скрытые правила поведения - [75]

КВАРТИРНЫЙ ВОПРОС

Само выражение «квартирный вопрос» стало популярным после выхода великого булгаковского романа. Но сам-то квартирный вопрос был проклятием русского горожанина испокон веков. Редкий роман XIX века обходится без описания жалких меблированных комнат и доходных домов, жилищ бедняков и мелкого люда. Теснота там была ужасная, про антисанитарию и говорить нечего, клопы и тараканы являлись постоянными спутниками жизни. Было множество и просто бездомных бродяг, ночевавших где-нибудь на свалке или вблизи речных причалов: так легче утром найти себе работу грузчика или бурлака. Впрочем, просто вспомните «На дне» Горького, и картина станет наглядной.

После революции 1917 года квартиры и дома богачей поступили в распоряжение бедноты, но ситуация стала много хуже, потому что в города хлынули голодные, разорённые крестьяне, и жилья опять стало катастрофически не хватать. Появилось понятие коммунальной квартиры, когда там, где недавно комфортно проживал какой-нибудь врач с женой и двумя детьми, поселилось несколько шумных семей с множеством ребятишек. Просторные комнаты спешно делились фанерными перегородками на крошечные комнатушки, а иногда одну семью от другой отделяли одеяла или простыни, повешенные на верёвки. Популярна была так называемая коридорная система, типа дешёвой гостиницы. Помните Высоцкого: «На тридцать восемь комнаток всего одна уборная»?

Драмы, которые разворачивались в этих коммуналках, иногда носили даже трагический характер. Перечитайте главу о Вороньей слободке у Ильфа и Петрова или рассказы Зощенко, там всё описано в комическом ключе, но на деле обитателям пресловутых «слободок» было не до смеха.

Правда, делались попытки выдавать это кошмарное жильё за коммунистическое «завтра». Мол, вот придёт (уже недалёкое) время, когда мы все станем сознательными, будем уважать друг друга, полюбим своих соседей, и в каждой квартире настанет «мир и в человецех благоволение», как выразились бы священники, если бы они к этому времени ещё оставались.

Помню чьи-то стихи, в которых рассказывалось, как жильцы коммуналки совместно решали все свои проблемы. Стихи кончались так:

Не во всём ещё мы идеальны,

Трудно быть абсолютно новым,

Но квартира у нас коммунальна

В полном смысле этого слова!

Прекрасный пример выдавания желаемого за действительное. На деле нередко жильцы, вынужденные пользоваться общей кухней, общей ванной и общим туалетом, буквально ненавидели друг друга, писали на соседей жалобы и доносы. Каждый мечтал отделаться от соседа, получить его комнату. Именно это имел в виду булгаковский Воланд, когда сказал, что москвичей испортил квартирный вопрос: в жажде обрести более просторное жильё пробуждались самые низменные стороны человеческой души.

Старики ещё помнят входные двери коммуналок, на звонке которых было написано что-нибудь вроде: «Ивановы — один звонок, Петровы — два длинных и один короткий, Сидоровы — три коротких звонка» и т.д. Да и внутри у каждого был свой выключатель в ванной комнате (если такая была), в туалете и на кухне: с какой стати я буду переплачивать за электричество, если хожу в туалет реже, чем Марья Ивановна?!

А получить комнату можно было только при помощи государства. О, это мощное оружие в руках советской власти! Хочу — даю, хочу — отбираю. Надо ли говорить, что тоталитарный режим вовсю использовал такое преимущество. Ведь угроза лишить человека жилья совершенно зажимала ему рот. Человек был «прописан», то есть зарегистрирован, по такому-то адресу, его легко в случае необходимости найти, а если надо, то и лишить прописки — самое страшное, если не считать ареста.

Неугодного человека можно было запросто выселить из города в двадцать четыре часа, а угодного, наоборот, так же быстро поселить на освободившуюся площадь. Вся жилплощадь принадлежала государству, и максимум, что можно было сделать, это поменять свою комнату на чью-нибудь.

Если вы хотели получить «жилплощадь» (отвратительное казённое слово), вам следовало «встать в очередь». Поскольку новое жильё почти не строилось, такая очередь могла длиться годами и даже десятилетиями вдруг кто-нибудь умрёт, и вы получите его «квадратные метры».

Впрочем, как сказано в знаменитой повести Дж. Оруэлла «Скотный двор», «все животные равны, но некоторые равнее». Партийные функционеры и приближённые к ним получали большие, комфортабельные квартиры в новых домах, хорошо заметных в городах своей вычурной архитектурой, немного напоминавшей классицизм XIX века, но гораздо менее гармоничной. Простым россиянам при взгляде на эти помпезные дворцы оставалось только завистливо вздыхать.

Достоинства такой системы состояли в том, что жильё было почти даровым, квартплата измерялась несколькими рублями. С другой стороны, ведь это означало, что и ремонтировать такие квартиры было не на что.

Нужда в жилье была такая дикая, что люди держались за крышу над головой любой ценой. О том, чтобы куда-то переехать — например, в поисках лучшей работы, — и помыслить было страшно: а жить там я буду где?

Но вот пришли иные времена, в городах России появились первые «спальные районы», которые поначалу все назывались Черёмушками, потому что новое строительство началось в московском районе с этим названием. Это были большие территории, сплошь застроенные безликими стандартными коробками. Их насмешливо прозывали «стиль баракко» или «тара для жилья». Существуют они во множестве и сегодня. Крошечные неудобные квартиры, прозванные по имени тогдашних генсеков хрущёвками и брежневками. Полагаю, что многие из читателей этих строк и сейчас в них живут.