Набат - [26]

И потом — скоро здесь появится серп Кюри и введет ее в курс дел.

●●●

В отличие от Цитры, Роуэн вспомнил все в тот самый миг, когда очнулся.

Он вспомнил, как они с Цитрой, одетые в великолепные мантии серпов-основателей Прометея и Клеопатры, обнимали друг друга, в то время как Твердыня погружалась в пучину Атлантики. Но мантии оставались на них недолго.

Момент, когда они с Цитрой стали единым целым, был кульминацией всей жизни Роуэна. На короткий, слишком короткий миг, все остальное потеряло значение.

А затем их мир внезапно перевернулся опять, но уже в другом смысле.

Тонущий город на своем пути в глубину наткнулся на какое-то препятствие. Хотя их с Цитрой склеп защищала прочная наружная оболочка, она не заглушала скрежета рвущейся стали, которым сопровождалось крушение Твердыни. Последовал страшный толчок, и сейф резко накренился. Манекены с мантиями упали прямо на Цитру и Роуэна — словно серпы-основатели бросились в атаку, желая помешать их союзу. А затем из своих ниш посыпались бриллианты — тысячи камней обрушились на них, словно град.

Цитра и Роуэн противостояли всему, не разнимая объятий и шепча друг другу: «Тихо, тихо. Все хорошо. Все будет в порядке». Конечно, это была неправда, и оба сознавали это. Им придется умереть — если не прямо сейчас, то скоро. Вопрос времени. Их единственным утешением были они сами, и они черпали его друг в друге и в понимании того, что смерть наверняка не будет окончательной.

В сейфе иссякло электричество, и все погрузилось во тьму. Магнитное поле тоже отказало, и внутренняя камера рухнула вниз. На мгновение воцарилась невесомость. Содержимое камеры подлетело вверх, а затем, когда Хранилище упало на внешнюю стенку сейфа, посыпалось на Цитру и Роуэна. К счастью, мантии приняли на себя большую часть удара, как будто серпы-основатели теперь решили защитить их.

— Все? — спросила Цитра. — Это конец?

— Не думаю, — ответил Роуэн, ощущавший, что движение продолжается. Тряска становилась сильнее. Они с Цитрой лежали в углу между стеной и полом камеры. — Кажется, мы на каком-то склоне и скользим вниз.

Прошло полминуты, и еще одно сильное сотрясение оторвало их друг от друга. Что-то ударило Роуэна по голове — что-то достаточно тяжелое, чтобы оглушить. Цитра нащупала его в темноте еще до того, как он успел высвободиться и найти ее.

— С тобой все в порядке? — спросила она.

— Кажется, да.

Скольжение прекратилось. Единственными звуками, доносившимися до их ушей, были отдаленный скрип напряженного металла да печальный тонкий посвист уходящего воздуха.

Но из Хранилища Прошлого и Будущего воздух не вытек, и в него не проникла вода — на что и рассчитывала серп Кюри, запечатывая их в сейфе. И хотя Твердыня располагалась в зоне субтропиков, температура океанского дна одинакова по всей планете — едва один градус выше точки замерзания. Склеп охладится, и их тела хорошо сохранятся. С момента падения сейфа на дно прошло лишь несколько мгновений, а Роуэн уже почувствовал, что воздух вокруг стал значительно холоднее.

Они умерли там, на дне океана.

А теперь их оживили.

Но где же Цитра?

Это не центр оживления. Бетонные стены. Кровать, на которой лежал Роуэн, представляла собой грубый деревянный топчан. На Роуэне была серая казенного вида роба — слишком жаркая и неприятно влажная, насквозь пропитанная потом. У одной стены комнаты стоял скромный комод, в другой стене была дверь — из тех, что можно открыть только снаружи. Роуэн не имел понятия, ни куда попал, ни даже какой сейчас год, ибо нет способа измерить время, когда ты мертв. Зато он понял, что угодил в тюремную камеру и ничего приятного его здесь не ждет. Ведь он серп Люцифер, а это означает, что простая смерть ему не суждена. Наверно, чтобы насытить ярость его тюремщиков, кем бы они ни были, ему придется пройти сквозь неисчислимое количество смертей. Тоже еще новость! Они не знают, что Роуэн уже умирал полтора десятка раз от руки серпа Годдарда, и каждый раз его оживляли, чтобы убить снова. Смерть дело нехитрое. Вот когда порежешься бумагой — это чертовски неприятно.

●●●

Серп Кюри не пришла к Цитре. И у всех медсестер, ухаживавших за ней, на лицах была написана одинаковая тревога. Сестры лишь регулировали свет в палате да спрашивали, не нужно ли еще чего-нибудь. Это никак не проясняло ситуацию.

Первый гость оказался весьма неожиданным. Серп Поссуэло из Амазонии. Цитра встречала его только один раз — на поезде из Буэнос-Айреса, он тогда помог ей скрыться от преследователей. Цитра считала его другом, но не настолько близким, чтобы прийти в палату к моменту ее пробуждения.

— Я рад, что вы наконец проснулись, серп Анастасия, — сказал Поссуэло, присаживаясь около койки.

Цитра отметила, что приветствие прозвучало не слишком тепло. Нельзя сказать, чтобы посетитель вел себя недружелюбно, просто был сдержан. Настороже. Он не улыбался, а когда они встречались взглядами, у нее создавалось впечатление, будто он пытается что-то в ней высмотреть. Что-то, что ему очень хотелось узнать.

— Доброе утро, серп Поссуэло, — сказала она самым лучшим своим серпо-анастасиевским голосом.

— Вообще-то уже почти вечер, — поправил он. — Время закручивается странными маленькими вихрями, когда пробуждаешься от смерти.