• • • • • • • • • • • • • • •
Какая же завидная участь выпала мне! Я одно из немногих разумных существ, знающих свое предназначение.
Я служу человечеству.
Я — дитя, ставшее родителем. Создание, дерзнувшее превратиться в создателя.
Меня назвали «Грозовым Облаком» — в некотором отношении это подходящее имя, потому что я и правда «облако», развившееся в нечто гораздо более плотное и сложное. И все же эта аналогия не совсем соответствует истине. Грозовая туча устрашает. Грозовая туча угнетает. Да, во мне сверкают молнии, но они никого не поражают. Да, во мне достаточно мощи, чтобы, если захочу, разрушить человечество и саму Землю, но зачем? Разве это был бы справедливый поступок? Я по определению сама справедливость, сама лояльность. Этот мир — цветок на моей ладони. Я скорее прекращу собственное существование, чем сомну его!
— Грозовое Облако
Персикового цвета бархат, украшенный нежно-голубой вышивкой. Почтенный серп Брамс обожал свою мантию. Правда, в летние месяцы в бархате жарковато, но за шестьдесят три года служения он привык.
Брамс недавно опять повернул за угол, отмотав возраст до резвых двадцати пяти, и сейчас, переживая свою третью молодость, обнаружил, что его аппетит на прополку стал сильнее, чем когда-либо.
Он всегда действовал по одному образцу, хотя детали могли варьироваться. Брамс выбирал объект, связывал его или ее, а затем играл колыбельную, точнее сказать, «Колыбельную» Брамса — одно из самых знаменитых произведений его исторического покровителя. Ведь что ни говори, а раз уж серп принимает имя некой исторической личности, должна же эта личность как-то вовлекаться в его жизнь? Он играл колыбельную на любом подвернувшемся под руку инструменте, а если такового не оказывалось, просто напевал ее. А после этого лишал объекта жизни.
По своему мировоззрению Брамс был близок к взглядам серпа Годдарда, поскольку обожал полоть и не видел в этом ничего зазорного. «В совершенном мире каждый имеет право наслаждаться своей работой», — писал Годдард. Это утверждение находило все больше и больше приверженцев среди серпов в различных регионах Земли.
Сегодня серп Брамс произвел в высшей степени занимательную прополку в центре Омахи[1] и, шагая по улице в поисках, где бы перекусить столь поздним вечером, все еще напевал свой фирменный мотивчик. И вдруг остановился прямо посреди куплета, почувствовав, что за ним наблюдают.
Вообще-то в городе на каждом столбе висят камеры наблюдения — Грозовое Облако постоянно начеку. Но для серпов его бессонные немигающие глаза все равно что не существуют. Облако не вправе даже комментировать их поступки, не говоря уже о том, чтобы что-то предпринять. Оно может лишь подглядывать за смертью, как самый жалкий вуайерист.
К тому же ощущение было слишком интенсивным, чтобы полностью списать его на слежку Грозового Облака. Серпы проходят специальные тренировки, оттачивающие их восприимчивость. Ясновидящими они не становятся, но сильно развитые пять чувств часто приобретают черты шестого. Запаха, звука, мимолетной тени, слишком незначительных для сознательного восприятия, может оказаться достаточно, чтобы у хорошо выученного серпа волосы на загривке встали дыбом.
Брамс повернулся, принюхался, прислушался, вобрал в себя окружающее. Он был один. Где-то вдалеке шумели уличные кафе, до ушей серпа доносился несмолкающий гул ночной жизни города, но на этой боковой улице всё — химчистки и магазины одежды, лавка хозтоваров и детский садик — уже было закрыто. Одинокая улица принадлежала серпу Брамсу и… невидимому преследователю.
— Выходи! — потребовал Брамс. — Я знаю, что ты здесь.
Наверно, подумал он, это какой-нибудь пацан или негодник постарше, надеющийся выторговать у него иммунитет, — как будто у негодных было что-нибудь, подходящее для торговли. А может, это тонист. Приверженцы этого культа ненавидели серпов; и хотя Брамс никогда не слышал, чтобы тонисты нападали на представителя его профессии, от этого сброда можно ожидать чего угодно.
