Набат-2 - [37]

Сразу бросалось в глаза отсутствие детей и людей пожилого возраста. Всего одна школа, один детский садик, забить козла не находилось компании, зато пять колледжей высшей ступени трудились с утра до позднего вечера. За Цыглеевьш молодежь ринулась в Сибирь, и, пока старшие неторопливо примеривались, что выторговать из льгот у премьера, что взять с собой из утвари, не осталось мест в служебных квартирах и самой службы. Поколению очковтирателей предлагали остаться на прежнем месте, ехать туда или туда, но не сюда. Оскорбленные ветераны канцелярских скрепок и дыроколов кочевряжились недолго: вода подступала быстро, возвышенности превращались в острова, хлеб насущный заменяла рыба плавающая. Ее фосфор хорошо усваивался мозгом, и умственные люди спешно осваивали рабочие профессии, отхожий промысел и забытые ремесла. Новыми красками засияли гжель, палех, напольные и настенные часы играли марши, а подкованные блохи гарцевали в ожидании покупателей.

Только вот покупали сущую безделицу, и брошенные на островах пенсионеры умирали тихо, без проклятий. Расцвет пришел, но слишком поздно, рассветы приходили в туманной мороси, а где-то там за туманами играла музыка, веселились их выросшие дети и не спешили заводить для них внуков. В прежние времена взрослые лишали их школьных завтраков и учителей или наоборот — пичкали сникерсами и престижными колледжами, нынешняя молодежь отплатила родителям тем же — забвением и денежными переводами.

Да, нерадостно было коротать дождливый вечерок за обильно накрытым столом в одиночку, а новые города без автомобильного воя и смрада выхлопов, без стариковских каталок и брюзжания, без множества проблем, создаваемых пенсионерами, весело светились огнями в поздний час, напоминая пустыри, поросшие жизнерадостным репьем и чертополохом с яркими цветочками, которые выдирать с корнем невозможно, и остаются корни в земле для новой поросли.

У детей не было родителей, у родителей не было детей. На глупый вопрос: «Где твои детки?» — отвечали: «А Бог их знает». На другой глупый: «Где твои предки?» — отвечали: «А черт их знает».

Одним словом, в новой столице и окрестностях бурлил молодой организм без рудиментов и комплексов.

В аппарате Бехтеренко, как и везде, трудился молодняк. Его самого подпирали молодые замы, энергичные и неглупые. Сам министр несколько раз намекал премьеру об отставке, но Цыглеев не спешил отпускать на заслуженный отдых Святослава Павловича, одного из немногих ветеранов в кабинете министров. Бехтеренко не боялся потерять место: компьютерные программы Цыглеева ладно вписывались в системные проработки министра внутренних дел, а Цыглеев уважал владеющих базой данных. Это лет двадцать назад Черномырдин или Гайдар могли дурачить публику скудоумием или заумью, а молодежь быстро раскалывала старых пердунов их же огрехами. Годы духовного сиротства молодежь наверстывала безжалостно. Зато подобных Бехтеренко, имеющих свой склад ума, уважали, как уважают умную независимую машину.

Кого не взял Цыглеев в новую столицу, так это органы безопасности и казаков. По уложению от прошлого года им вменялось селиться где угодно, но не далее пятисот километров от границы. Сумароков ликовал, наслаждаясь в Москве властью, пока не хватился, что наслаждается он собственной наготой. Цыглеев уговорил Гречаного подписать указ о закрытии громоздкой конторы, некогда грозной и всесильной, которая осталась без работы. Нет, конечно, работу органам можно найти всегда, если сами органы пожелают этого, но Гречаный, памятуя, сколько раз гэбисты вставляли ему палки в колеса и мешали, указ подписал, а Цыглеев, любивший движение без помех и ровное, контору распустил, создав при министерстве Бехтеренко всего лишь внешний отдел. Сумароков, отметав искры гнева, завел себе парник наподобие президентского, Новокшонов с превеликим удовольствием отбыл в свой родовой курень, а хитромудрый Дронов перебрался в новую столицу под крыло Бехтеренко заведовать тем самым внешним отделом. Остальные — кто куда.

В переездах как-то забыли об очередных президентских выборах, и тогда Цыглеев издал указ, закрепивший за Гречаным пожизненный титул почетного президента. Никто и ухом не повел. Фракционеры перевелись от обилия фосфора в головах, коммунистическое движение сохранилось только на африканском роге под видом обрезания половых губ. Дикари — они и есть дикари.

В новой столице не было ни одного православного храма, ни одного молельного дома или мечети, и московские колокола звонили с глухой тоской по светлым временам, и тягучий звон плыл над широкими водами, как собачий вой к покойнику.

Молодых вера не заботила — как можно верить в Бога, если программные исчисления выводили на мониторы компьютеров безликие цифры? Они грамотно рассуждали о стратегических ошибках Православной церкви, упущенной тактике от нежелания смотреть на вещи реально, отчего вера, изветшала, а ведизм слишком молод, невразумителен при д отсутствии основополагающих документов и прельстить не может. Они дружно соглашались, что в прежние времена ломали дурочку все кому не лень, лишь бы сколотить собственную компашку, как это делает сейчас бродячая шпана, не способная даже освоить элементарный «виндоуз», отчего сподручнее крестик на шее или ведический знак, а в руке цепь со свинчаткой или «Калашников» и уверение вожака, что он-де знает великую тайну Второзакония и никому ее не откроет, только самым преданным и послушным. И где эта тайна? В пустых головах. Где эти головы? На компьютерных кольях в министерстве Святослава Павловича. Он их отслеживает, отловив, загружает программами на строительство новых дорог, а им недосуг: после сидения перед экранами компьютеров лучше расслабиться коктейлем «Поповская жопа» или поболтать за рюмочкой «Сумасшедшего генерала» о преимуществе анального секса или вертикальном схождении религий. Хорошо быть молодым и умным!..