Набат-2 - [202]

— Оттого, что мы вечно гонимы, — покорно склонил голову тот.

— Вы запели ту же песню. А говорят, что русский русскому подлость сделает в трудную минуту, а еврей еврею руку протянет. Не вижу я этого.

— Товарищ Сталин, я настолько связал свою судьбу с вашей, что родственные узы меня не сдерживают, если это нужно для вашего бессмертного дела.

Сталин закашлялся от негодования, и Сладковский немедленно поспешил налить стакан воды. Вождь принял от него воду с тяжелым взглядом умирающего на глазах врага.

— Сделайте глоточек, Иосиф Виссарионович, полегчает…

Сталин отдышался. Гневаться не осталось сил.

«Так и не заметишь, как этот мозгляк станет величать меня Кобой…» — подумал Сталин с неприязнью.

— И сколько евреев подобным методом вы отправили к Берии? — спросил он. Если врага приходится оставлять в живых, надо узнать у него секрет выживаемости.

— Многих, товарищ Сталин. Можете меня казнить, но пользы от моих поступков неизмеримо больше.

— А вы не подумали, что винить за вашу разнузданность будут товарища Сталина? — опять шло раздражение к вождю. А перед Сладковским возникал барьер, перешагнув который он получал индульгенцию на совершение куда более тяжких грехов. Такую в свое время получили Каганович, Берия, Молотов, Микоян, Хрущев, и Сладковский к ее получению был готов заранее: любой и даже самый страшный зверь любит, когда его почесывают, важно знать это место. В одно время это брюхо, а в другое — переносица, а Сталин еще не определился, подписывать Сан-Францисский договор или нет. Какие будут позже последствия от его решения, вождя интересовало постольку поскольку. Он — вождь, принимайте таким, какой он есть, главное — поступок, который останется навсегда, а это жизнь, бессмертие великих.

Сладковскому выпадала честь стать джокером. Он не стал упускать шанс.

— Именно так и будет, Иосиф Виссарионович. Но когда остальной мир, возмущенный засильем евреев восстанет, как было это в Египте во времена оны, тогда имя товарища Сталина засияет новыми яркими красками.

Расчет оказался верным. Сладковский попал в переносицу, откуда начинался ум вождя. Сталин претендовал на вечность, Лести не выносил. Лесть — сладкое лекарство, а лекарства нужны больным. Другое дело — профилактическое средство, предупреждающее болезнь. И совсем не горькое.

— А евреев надо убирать руками евреев. Поэтому я отважился на подобный поступок, — закончил восхождение в джокеры Сладковский.

— Вас-то уж обязательно проклянут, — усмехнулся Сталин и, стерев усмешку, спросил: — Поскребышев докладывал, что вы приготовили гороскоп о Сан-Францисской мирт ной конференции. Что вам поведал гороскоп?

— Не следует подписывать договор. Худой мир лучше доброй ссоры, но ни мира, ни войны — еще лучше. У товарища Сталина появятся возможности для широкого маневра. Акт капитуляции — это дверь в Европу, а отказ от мирного договора с Японией — окно. Всегда можно им воспользоваться, если заклинит дверь. Это прекрасный подарок потомкам, если найдется ум, хотя бы отдаленно похожий на ум товарища Сталина.

Скажи Сладковский «ваш» — картина испорчена» «Ум товарища Сталина» — это громадное полотно. Сладковский повадки зверя знал, а Сталин знал повадки Сладковского, иметь такого в советниках не хотел. Держать такого под рукой в качестве джокера — можно. Пусть этот мозгляк ухмыляется про себя, что он ровня козырному тузу, сдавать не ему…

— Я подумаю, — не спеша ответил Сталин, не поднимая глаз. Это означало конец визита, но Сладковский не уходил. — Что вам еще, товарищ Сладковский? Малолетних девочек вам найдет товарищ Берия, — уколол он его за совет. Зверь переродиться не может, и даже умный.

— Простите, товарищ Сталин, — стоя говорил Сладковский. — К товарищу Берии мне обращаться не хотелось бы по любым вопросам. Я раскладывал таро, и карты сказали, что он служит злым силам, противодействует товарищу Сталину.

— Вы думаете, это секрет для товарища Сталина? Не принято срывать паутину в подземелье, где выдерживается драгоценное вино, товарищ Сладковский. Иначе заводятся вредители. Идите. Пока, — проводил он спину Сладковского насмешливым взглядом.

Оставшись в одиночестве, Сталин не спешил уходить. Заботливо выключил верхний свет, оставив только лампу под зеленым абажуром. Ему нравился свет этой лампы, он надевал покой после утомительного дня, в котором оставались сладковские и кагановичи, жуковы и Курчатовы, а на грани дня и ночи только он.

«Несчастный демон, дух изгнанья, летал над грешною землей…»

Он не станет подписывать Сан-Францисский мирный договор. Это ставит его вровень с Трумэном, япошками, Черчиллем. Он выше. Договор урезал его свободу, а без него он сохраняет обиду, ею можно воспользоваться, обратив в ответный ход, когда потребуется. В Европу американцы уже вкатили троянского коня, свой план Маршалла, и стена, которую Он создал, простоит недолго, от силы лет двадцать, до первой трещины. Он строил ее как линию дальней обороны для планомерного накопления сил. Сейчас нужнее переформировать силы для дальнего броска. Гитлер сделал верный ход, когда тайно отправил в Англию своего верного Гесса.

Эту тайну «Третьего рейха» Сталин разгадал в конце войны и не поддался на уговоры Жукова выбить американцев с захваченных европейских территорий. Выбили — а потом? Остаться один на один с гнилым европейским духом, которым и надышались его генералы? Свобода, равенство, братство! Красиво звучит, прекрасно, однако чистый кислород быстро сжигает легкие. Гитлер хотел руками верного цербера Гесса сложить вместе нацистские кубики и масонские треугольнички. Перехитрить масонов пока никому не удавалось, чужаков они не подпускали к себе, участвовать в своих исторических переделах никому не разрешали, а невежда Гитлер посчитал себя равным с магистрами золотой пирамиды и просчитался: всего лишь стал подрезальщиком сухих ветвей, который возомнил себя садовником. Рукою левитов написано, а Соломону предписано: смело отрубай отсохшие ветки, и древо твоего сада останется вечнозеленым. Такую работу поручили Гитлеру в субботний день, когда евреи предпочитают отдыхать.