На земле Волоцкой - [13]

Разговор Виктору был крайне неприятен. Он молчал.

— Теперь что… — часто кашляя, простуженным голосом сипел Король, — разве комсомольцы… Вот в наши годы, в двадцатые, были комсомольцы. Такие они дела делали… Газеты о них писали…

Виктор насторожился: интересно узнать о первых комсомольцах деревни. А Никита вдруг замолк, на лесной поляне остановился, снял шапку, перекрестился:

— Ты тоже сними… Молодая жизнь здесь загублена. — Видя, что спутник глядит на него широко раскрытыми, недоумевающими глазами, пояснил: — Васька Жуков… мой корешок, в юности смерть здесь принял.

И Виктор вспомнил, еще в детстве слышал о погибшем коммунисте Василии Жукове.

— В колхозную жизнь всех хотел увлечь. А его взяли да и лишили жизни.

Добрались до деревни затемно. Тихо, безлюдно. Казалась деревня вымершей. В сумерках теперь зажигали огонь только по делу: керосин стало трудно доставать, за большие деньги не купишь. Раньше, когда фронт проходил недалеко, выменивали на молоко или на яйца бензин у шоферов. Смешанный с солью бензин горел в коптилке не хуже керосина.

— Сегодня ты что-то задержался, — осведомилась мать, когда Витюшка появился в избе. Подошла было к нему помочь раздеться.

— Я сам… Не надо…

Старший сын теперь стремился во всем обходиться самостоятельно. За ужином Виктор поинтересовался у дедушки, знал ли он Жукова.

— Как же… сверстник твоего отца… Такой чернявый. Большой правдолюб был, — оживился дед.

— Так и жениться не успел. Нашел свою смерть на дороге в лесу. — Вмешалась в разговор и бабушка.

А Виктор думал: «Надо разузнать, когда первые комсомольцы в деревне появились…»

10. ТРУДНАЯ ЗИМА

Прошла вторая военная зима, по-прежнему тревожная и голодная. Хлеба, что выдали в колхозе на трудодни, хватило только до Нового года. Жили ядринцы впроголодь — на картошке и овощах со своей усадьбы. Люди заметно отощали.

— Только бы дотянуть до солнышка, до весны, — толковали между собой старики и… умирали один за другим.

В эту зиму Виктор лишился бабушки и дедушки. Они ушли вслед друг за другом. Сперва бабушка. Утром она не встала, заснула навсегда. Дедушка дня три болел.

В последний день, когда остался вдвоем с Витюшкой, подозвал внука к себе.

— Давай попрощаемся, — слабеющим голосом сказал он. Тяжело, с хрипом вздохнул. — Мой конец приходит…

Глубоко запавшие глаза у дедушки смотрели осмысленно, с какой-то затаенной печалью.

— Трудно тебе будет, знаю… Но ты не унывай. Будь честен… Береги мать. Она больше тебя страдает…

Второй раз за эту зиму впряглись в сани мать и сыновья и повезли гроб на кладбище.

Сразу стало в амбаре пусто и тоскливо.

По-прежнему Виктор ходил в школу, тянулся изо всех сил за другими. Были дни, когда опускались руки и хотелось все бросить, не ходить больше в школу. Написать очередной диктант, собрав всю волю, он мог. Но писать, и много, каждый день в школе, держа ручку в зубах и только помогая «руками», порой сил не хватало. Дома снова многочасовая писанина.

А мать думала, глядя на стриженый затылок сына, склонившегося над тетрадью: «Хоть не тоскует, как раньше». В разговоре с соседями порой беспокоилась:

— Ночами за уроками сидит, не ослеп бы. Ведь зрения-то у него меньше половины.

Встречаясь на улице с учителями школы, интересовалась:

— Как мой старший-то? Не отстает? Неужто не хуже других? Даже лучше?!

Как-то остановил ее на улице старичок бухгалтер из леспромхоза:

— Есть такая артель в Волоколамске, где инвалидов ремеслу обучают, а затем и работу дают. Вот и надо тебе определить туда сына.

— Но он же учится в школе.

— Нужно учиться ремеслу, чтобы сам себе кусок хлеба добывал, — строго пояснил бухгалтер.

Шла домой и думала: «А может быть, бухгалтер прав? Учись не учись, руки новые не вырастут». Дома рассказала сыну о своем разговоре.

— А какому ремеслу меня научат?

Мать неопределенно повела плечами. Видела, разговор крайне тягостен старшему. Он и без рук по дому делает больше, чем младший, да и чем иной в его возрасте с руками.

«Пускай пока учится, а то крылья-то опустит и тогда впрямь калека», — мысленно решила она.

В последних числах марта прилетели грачи и почти сразу же за ними скворцы. Весна наступала стремительно, бурно. Побежали ручейки по раздрябшей, почерневшей дороге. Обнажились проталины, зазеленела на возвышенных местах луговина. Растаял снег, и опять оголилась вся в черных язвах и шрамах изувеченная деревня, ставшая снова неприглядной. За зиму, правда, прибавилось построек. Насчитывало теперь Ядрино двадцать четыре дома помимо землянок и времянок, в которых по-прежнему жили люди.

Вместе с весной подходили к концу и занятия в седьмом, выпускном классе Ядринской школы. Старшеклассники радовались: скоро экзамены и лето. Шли у них разговоры, как дальше у каждого сложится жизнь. Гриша мечтал стать трактористом, Володя Макарцев хотел ехать учиться в Москву — там жил у него брат. Саша Птица думал только о военном училище.

А Виктор по своей привычке молчал, не встревал в разговор. Хотя он, может быть, больше чем кто-либо из семиклассников, думал в эти дни, как будет жить дальше.

Наступил торжественный день в жизни выпускников Ядринской школы, выпускной вечер. Накануне ребята сговорились о складчине. Каждый из дома принес что мог. Девочки из овсяной муки испекли пирог с творогом. На расставленных в классе столах в больших сковородках белел поджаренный на свиной тушенке картофель. В плошках лежали моченые яблоки, краснела прошлогодняя клюква. Стояли два жбана с хлебным квасом. Пришли учителя. Директор школы Мария Егоровна выступила с приветственной речью. В числе отличников назвала и Виктора. Виктор сидел за накрытым столом, наклонив голову, тоже принарядившийся в сатиновую желтую рубашку. Он не любил, когда его, особенно на народе, хвалили. В стороне у дверей толпились родители учеников. Виктор заметил мать. Она вытирала слезы концами платка.