На земле штиптаров - [24]

Я тотчас заметил, что обе лошади были полукровками. Вероятно, они происходили от кобылицы мешерди. Лошади были очень крепкими и неприхотливыми, с мощной холкой и сильными задними ногами, тем не менее обе они были быстры и выносливы. Хорошие наездники, наверное, им достались.

Неужели это и есть лошади аладжи? Что, если оба находятся в доме, мимо которого мне непременно надо проехать?

Мне очень хотелось заговорить с ними, но начать разговор надо было как-нибудь неприметно, чтобы не возбудить их подозрений.

Миновав поворот, я увидел фасад дома. Здесь имелся навес, опиравшийся на четыре колонны; под ним стояло несколько столов и скамеек, грубо сколоченных из досок. Они пустовали — кроме одной, на которой сидели двое мужчин. Они следили за моим приближением. Вообще, похоже было, что они внимательно смотрели по сторонам, ведь люди такого пошиба всегда начеку.

Я увидел, какими пристальными, недоверчивыми взорами они окинули меня, и сделал вид, что собираюсь проехать мимо. Они тут же поднялись со своих мест и сделали несколько шагов в мою сторону.

— Постой, — начал один из них, повелительно подняв руку. — Не хочешь ли ты выпить с нами стаканчик ракии?

Теперь я был уверен, что нашел тех, кого искал. Они, несомненно, были братьями: уж очень похоже они выглядели. Оба были, как на подбор, высокими и плечистыми; они были выше и сильнее меня. Длинные, густые усы, обветренные лица, оружие — все это придавало им очень воинственный вид. Их ружья лежали на столах. За их поясами посверкивали ножи и пистолеты; на левом боку у каждого висел топорик гайдука, ничуть не уступавший сабле.

Я поправил очки на носу, посмотрел на них, как смотрит учитель на невоспитанного юношу, и спросил:

— Кто вы такие, что осмелились мешать внуку пророка предаваться благочестивым раздумьям?

— Мы благочестивые сыновья пророка, как и ты. Потому мы хотим почтить тебя, предложив освежающий напиток.

— Раклю? И это ты называешь освежающим напитком? Разве ты не знаешь слова Корана, запретившего ракию?

— Я ничего не знаю об этом.

— Так ступай к человеку, который толкует священные суры, и попроси его просветить тебя!

— У нас нет на это времени. А сам ты не хочешь этим заняться?

— Если тебе угодно, я готов. Ведь пророк говорил: «Кто спасает душу из ада, тот сразу же после смерти возносится на третье небо». Ну а тот, кто спасает две души, тот попадает тотчас на пятое небо.

— Так заслужи себе пятое небо. Мы готовы тебе помочь. Слезь с коня, о благочестивый муж, и сделай нас столь же святыми, как и ты сам!

Он придержал мое стремя, а второй схватил меня за руку и потянул вниз, дабы я не посмел более отказываться.

Выбравшись из седла, я размеренно заковылял к столу, за которым они сидели и к которому вновь вернулись.

— Ты же волочишь ногу позади себя, — ухмыльнувшись, сказал один из них. — Ты что, покалечился?

— Нет. Это мой кисмет[8], — коротко ответил я.

— Так ты родился хромым? Что ж, Аллах хорошо с тобой обошелся, ведь он любит тех, кому посылает страдания. А не хочешь ли ты назвать свое священное имя нам, недостойным грешникам?

— Если ты заглянешь в таблицы Накиб-эль-эшрафа, которые ведутся в каждом городе, ты найдешь его.

— Мы верим тебе. Но раз у нас с собой нет таблиц, не соизволишь ли оказать нам милость и не назовешь ли свое имя?

— Хорошо. Я — шериф Хаджи Шехаб Эддин Абд-аль-Кадер бен Хаджи Газали ат-Фараби ибн Табит Мреван Абул Ахмет Абу Башар Хатид эш-Шонахар.

Оба разбойника, зажав уши руками, громко расхохотались. Казалось, их развеселила моя манера взывать к уважению, упоминая свое звание шерифа. Если бы это были православные штиптары, я бы ничуть не удивился, но поскольку по их одежде было видно, что они исповедуют ислам, оставалось предположить, что они очень мало почерпнули из его заветов и наставлений.

— Откуда ж ты взялся такой, если носишь столь пространное имя, что его не запомнит ни один человек? — продолжил спрашивать все тот же незнакомец.

Я удостоил его долгим, серьезным, даже укоряющим взором, брошенным поверх очков, и ответил:

— Как это не запомнит ни один человек! А я разве не произнес только что свое имя?

— Ну да.

— Так, значит, я его знаю и запомнил его.

Оба вновь громко рассмеялись.

— Да, ты! Скверно же было бы, если бы ты сам не знал своего имени. Наверное, ты единственный, кто сумел его запомнить.

— Он тоже никогда не забудет его, ведь Он внес его в Книгу жизни.

— Вот как! Ты ведь шериф, и из вас никто не попадет в ад. Но ты вроде бы решил избавить от ада нас и втолковать нам, что ракия запрещена.

— Это именно так, и запрет очень строг.

— И это сказано в Коране?

— Истинно и верно.

— А в ту пору, когда пророку были ниспосланы откровения, люди уже научились готовить ракию?

— Нет, ведь о ней не сказано ни слова ни в истории мира, ни в истории природы.

— Так, значит, она не была запрещена.

— О нет! Ведь сказано же: «Все, что пьянит, запретно и проклято». Стало быть, и ракия проклята.

— Но она же не делает нас пьяными!

— Пожалуй, что так. Вам она не запрещена.

— И вино нам тоже ничуть не опасно.

— Тогда вкушайте его умеренно и с молитвой.

— Вот это хорошо! Это приятно слышать! Сдается мне, ты умеешь толковать Коран. А доводилось ли тебе самому пить ракию?