На земле штиптаров - [111]
— Это тебя не касается!
— Меня очень многое касается. Пусть тот, кто взялся нас судить, докажет нам, что имеет на то право и способности. Ты умеешь говорить и писать по-арабски?
— Да.
— А по-персидски?
— Да.
— А ты знаешь Коран наизусть? Ведь все это требуют от софты.
— Я знаю его наизусть.
— Тогда докажи это! Прочитай-ка мне на память сорок шестую суру, которая зовется «аль-Ахкаф»[23].
— Как она начинается? — растерянно спросил он.
— Конечно, как и любая другая сура, словами «во имя Аллаха милостивого, милосердного»!
— Но это же не само начало.
— Ладно, она звучит так: «Ниспослание книги от Аллаха, славного, мудрого. Мы не создали небеса и землю и то, что между ними, иначе как по истине и на определенный срок. А те, которые не веруют, уклоняются от того, в чем их увещевают». Продолжай!
Он почесал за ухом и сказал:
— Кто дал тебе право меня экзаменовать? Я был софтой, и тебе надлежит в это верить! Закройте дверь, чтобы никто из этих чужеземных обвинителей не убежал, и мигом принесите топчан для порки!
Он отдал приказ своим приспешникам, и те живо повиновались. Хумун и Суэф встали по обе стороны от хозяина, а остальные расположились между нами и дверью, отрезая нам путь к бегству. Одна из служанок помчалась принести, что было сказано.
Теперь Хабулам спокойно уселся посреди комнаты и знаком приказал двум ближайшим пособникам сделать то же самое.
— Вы — свидетели и заседатели, — сказал он, — и вам полагается подтвердить мой приговор.
Эти трое плутов скорчили такие серьезные, деловитые лица, что трудно было не рассмеяться.
— Сиди, мы что же, так и будем молчать? — тихо спросил меня Халеф. — Это же позор для нас!
— Нет, наоборот, развлечение. Мы уже часто из обвиняемых становились обвинителями, и это непременно случится и сегодня.
— Спокойно, — крикнул мне Хабулам. — Когда преступник сидит перед судьями, ему полагается молчать. Яник и Анка, чем вы там занимались у злодеев? Вы грубо нарушили мои приказы и будете позже наказаны. А теперь отойдите назад.
Он и впрямь был смешон! У нас при себе было все наше оружие, а этот старый грешник воображал, что мы почтительно выслушаем его приговор. Яник и Анка остались стоять с нами, поэтому Хабулам повторил свой приказ более строгим тоном.
— Прости! — вмешался я, — но эти люди с сегодняшнего дня состоят у меня на службе.
— Я ничего об этом не знаю.
— Я тебе только что сказал, так что ты теперь знаешь все.
— Понимаю: ты их у меня переманил, но я этого не потерплю и накажу их еще и за это.
— Об этом мы потом поговорим, — спокойно молвил я. — Ты видишь, что судебное слушание можно начинать.
Я указал на вернувшуюся только что служанку, которая принесла топчан и поставила его перед стариком.
Топчан этот представлял собой длинную, узкую деревянную скамью, когда-то державшуюся на четырех ножках. Теперь с одной стороны уже не осталось пары ножек; лишь с другой стороны имелась пара близко посаженных друг к другу ножек. Скамью перевернули, чтобы она лежала ножками вверх. Преступника клали спиной на сиденье, а ноги его поднимали вверх, вытягивая их вдоль ножек топчана. Потом его крепко привязывали и наносили положенное число ударов по голым, лежавшим горизонтально подошвам.
Насколько болезненным бывает это наказание, явствует хотя бы из того, что уже при первом же ударе кожа на ногах часто лопается. Опытный хавас наносит удары поперек подошвы. Он начинает с пяток и заканчивает пальцами — так что удары ложатся вплотную, один за другим. Первый удар наносят по правой ступне, второй — по левой, и так далее. Если обе подошвы — от пяток до пальцев — растрескаются еще до окончания экзекуции, то оставшиеся удары наносят поперек предыдущих. Турки называют такую манеру наказывать «шахматной доской».
Мурад Хабулам осмотрел топчан чуть ли не ласковым взглядом. Потом он перевел взгляд в нашу сторону и крикнул одному из стоявших за нами слуг:
— Беяз, ты самый сильный. Иди-ка сюда. Ты займешься экзекуцией.
Слуга — человек долговязый, крепкий — направился к нему, любовно оглядывая палки, которые лежали рядом со скамьей. Мурад Хабулам горделиво распрямил свое тело, откашлялся и начал говорить, обращаясь ко мне:
— Твое имя Кара бен Немей?
— Так я здесь называюсь, — ответил я.
— Ты хозяин и повелитель этого Хаджи Халефа Омара, стоящего рядом с тобой?
— Не повелитель, а друг.
— Это все равно. Ты признаешь, что он ударил меня?
— Да.
— И Хумуна, моего слугу?
— Да.
— Поскольку ты сам это признал, мне незачем его спрашивать. Ты знаешь, сколько ударов получил Хумун?
— Я не считал их.
— Их было не меньше двадцати! — крикнул Хумун.
— Хорошо. Конечно, я получил всего один-единственный, но…
— Жаль! — перебил его Халеф. — Мне хотелось бы отпустить тебе вдвое больше ударов, чем Хумуну!
— Молчи! — закричал на него Хабулам. — Ты можешь говорить, только когда я спрашиваю. Впрочем, благодарю Аллаха, что он удержал тебя нанести мне еще хоть удар. Я здесь правлю и повелеваю, и каждый удар, нанесенный мне, считается за тридцать. Вместе с теми двадцатью, что получил Хумун, получается пятьдесят ударов; ты их и получишь сейчас. Подойди сюда и сними свою обувь!
