На земле и на небе - [13]

Все сложилось как нельзя кстати. Он давно ждал случая сказать жене, что она его больше не возбуждает и он не хочет жить с ней вместе, что ему опостылели ее обезжиренные супчики, капустные салатики и дежурные бутерброды по утрам. Что ему надоело смотреть на постоянный бардак в доме, на кучи тряпок, кукол и прочей ерунды. И что у него есть другая женщина, которая и готовит для него вкуснее, и занимается любовью куда как искуснее, и при этом ничего не требует взамен.

— Ром! Ромочка, ты куда! — Катерина ринулась за ним. — А как же мы?

Роман, не оглядываясь и шумно стуча каблуками, стал спускаться по лестнице.

Соседняя дверь отворилась, и оттуда выглянула темная головка Саньки.

— Мам, мам! — закричал мальчик. Он успел только заметить сверкнувшие злостью глаза и чуть ссутулившиеся плечи убегающего мужчины, но сразу все понял, как, наверное, могут понимать только маленькие дети в своей бесхитростности. — Тетю Катю муж бросил!

Шура, как была в одном легком халатике и с чернильного цвета маникюром на одной руке, выскочила в коридор. Не обращая внимания на неподсохший лак, она взяла плачущую подругу за плечи, обняла, и они пошли в квартиру Катерины, где в мокрых колготках, вся зареванная, стояла Ксюха, которая по-прежнему сжимала в руках игрушечного песика.

Ксюшин детский мир до сегодняшнего дня был понятен и прост. В нем самое большое место занимала мама — она играла с ней, кормила, гуляла, купала, приносила игрушки и вкусности, был Санька, тетя Шура, но был еще и папа — большой и сильный. Она любила с ним гулять. Он сажал ее на плечи, и тогда все вокруг становилось маленьким. И еще с папой всегда было спокойно. Она вспомнила как Генка из соседнего подъезда стукнул ее совком по лбу и как папа просто взял обидчика за плечи и так встряхнул, что тот выронил свой противный совок. А папа закинул этот совок так далеко, что Генка потом, сколько ни ревел, найти его не мог. Вот такой сильный и большой у нее папа.

Но сейчас что-то изменилось. И мама плачет как-то совсем плохо.

— Не надо, успокойся, — приговаривала Шура, гладя Катю по голове. — Может, это и к лучшему. Тебе о дочке надо думать, а не этого горе-папашу оплакивать. Смотри, девчонка-то уже и плакать не может, только икает. И колготки ей надо сменить.

Катя, смахнув слезы с глаз, подошла в дочке, взяла Ксюшу за ручку и повела в ванную. Там она умыла заплаканное личико, высморкала разбухший от слез и соплей носик, сняла мокрые колготки и обмыла попку и ножки теплой струей из душа. Девочка успокоилась, но ее тельце все еще подрагивало.

— Давай выпьем водички.

— Сладень… ик… кой… ик.

Девочка подняла голову, и в глазах ее еще читался страх, но в любой момент она уже готова была поверить, что все снова будет хорошо, раз мама рядом.

— Сладенькой, малышка. — Катя погладила ее по голове и повела на кухню, где соседка уже подогрела воду в чайнике и сделала морс.

Девочка трясущимися ручками взяла протянутый тетей Шурой стакан, ее любимый, с плавающими рыбками, и торопливо стала глотать.

Катя смотрела на вздрагивающие, худенькие плечики дочурки, и слезы опять заволокли ее глаза.

— Тебе надо к заказчице? — спросила Шура, стараясь не допустить второй серии этой слезливой истории. — Если что, я с Ксюхой посижу.

Катя спохватилась: она чуть не забыла! Ее клиентка завтра уезжает в санаторий, и сегодня она должна передать ей готовый заказ.

— Да, нужно, конечно, спасибо, Шура! — Катя промокнула глаза салфеткой и засобиралась.

Ксюша испуганно посмотрела на мать:

— Не уходи, мамочка, — и ее глаза опять наполнились слезами.

Катя с надеждой посмотрела на Шуру, которая в этот момент внимательно разглядывала свой испорченный маникюр. Она готовилась к вечеринке и сейчас размышляла, что она теряет, отказавшись от развлечения. «Наплевать, — подумала она, — к черту тусовку, раз у подруги такая беда». Тем более что кавалер, пригласивший ее, не очень ей и нравился. У парня, конечно, водились деньги, была и машина, дарил он ей и ритуальные коробки конфет с цветами, но словами он ворочал как будто гири передвигал. Даже с гирями, вероятно, он управлялся гораздо легче. «К тому же с ним не очень-то и весело, — пришла к заключению она, — хотя… — Шура глянула на маленькие золотые часики на тонком ремешке, — времени еще целый вагон. Серега вряд ли заедет за мной раньше одиннадцати».

— Лады, подружка. До одиннадцати успеешь?

Катя взглянула на свои старые, со стершейся на браслете позолотой часы, которые ей подарил отец на шестнадцатилетие, — всего около восьми. А кажется, целая вечность прошла.

— Конечно. Тут недалеко, через час-полтора вернусь.

— Хорошо, гони, а я с мальцами посижу.

— Мама, не уходи! — вдруг вскрикнула дочка, которая обычно с радостью оставалась с тетей Шурой. В глазах девочки был страх. Она чувствовала, что только что потеряла какую-то важную часть своего маленького мира, но потерять еще и маму она боялась больше всего.

— Да я ненадолго — туда и обратно, — постаралась успокоить ее мать.

Но девочка схватила ее за полу полушубка и не отпускала.

— Нет!!! — Она опять готова была разрыдаться.

— А ты же просила хрумчики?! — Катя решила применить свою излюбленную тактику — отвлекающий маневр. Это помогло.