На заре земли Русской - [85]

— Ты вся дрожишь, — заметил Дарен. Сел на широкую лавку у стены, скинул кафтан и рубаху. — Иди ко мне…

Невзора медленно подошла. Села осторожно и робко, как неживая. Дарен накрыл ее худенькие вздрагивающие плечи своим кафтаном и притянул к себе поближе, обнял со спины, согревая своим теплом. Они легли рядом. Девушка повернулась на спину, сжала руки под кафтаном и, прямая, напряженная, как натянутая тетива, вытянулась на краю лавки, рискуя упасть, но он придерживал ее крепко и бережно. Увидев, что по щекам ее все еще сползают крупные слезы, Дарен приподнялся на локте, потянулся к ней, осторожно коснулся губами по очереди обоих уголков глаз. Во рту остался горьковато-соленый вкус ее слез. Он почувствовал, что она пытается улыбнуться, почувствовал, как она вздрагивает от волнения, и, немного погодя, поцеловал ее, как в первый раз. Тронул обветренными и сухими губами ее губы, мягкие, податливые, чуть приоткрытые. Ощутил каждый изгиб их, каждую тонкую трещинку… Потом, на миг отстранившись, сорвал еще один поцелуй, и еще. Девушка неслышно вздохнула, приложила ладошку к его груди, останавливая, и он послушался.

— Ну хочешь, с нами дальше поедешь? Со мной, хочешь? Милая моя, солнышко красное, голубка, только скажи, я все сделаю!

Невзора снова тихонько всхлипнула. Устроила голову у него на плече, уткнулась носом в шею, ее тонкие и ловкие пальчики принялись причесывать его отросшие рыжие кудри.

— Я… я не знаю, — прошептала она наконец. — Что другие скажут? Девка незамужняя в чужом обозе купеческом… Сюда-то ехала, не думала ни о чем, а вот нынче — стыдно.

Дарен засмеялся, но тут же оборвал смех, спохватившись, что это может обидеть ее. Помолчал немного, задумчиво гладя ее щеку, теплую от поцелуев и влажную от слез. Было у него одно решение, одна мысль промелькнула, но он сперва отмел ее, а теперь ему уже ничего не страшно.

— Я тебя своей назову, — промолвил он, глядя вверх, где под самой крышей копошились и глухо ворковали голуби. — Женой, ладушкой… Ты хочешь этого, Невзора? Сама-то хочешь?

Сердце замерло, когда сказал и умолк, переводя сбившееся дыхание. Когда сватался, все казалось совсем по-иному, а здесь, нынче, на чужом дворе, в чужой избе, в потемках, тайно… Нет, нет, нельзя! Но и оставить ее одну нельзя! А если не захочет? Побоится, отступит?

Невзора молчала долго. Дарен даже дышать перестал, ловя каждый ее вздох и силясь понять, печальный или счастливый. Она уже не плакала, только молчала, перебирая его волосы и едва касаясь щекой плеча. От этих прикосновений его бросало то в жар, то в холод, какой-то колючий шар стоял в груди, не давая вздохнуть, и он боялся, что если этот шар разобьется, рассыплется на сотни мелких осколков, то случится непоправимое.

Девушка медленно повернула голову. Ее нежная и сухая ладонь скользнула от его затылка к шее, тонкий смуглый пальчик провел вниз от уха к выступающей ключице, напряженному плечу. Коснулся ямочки над костью. Пробежался по темно-золотистым веснушкам на загорелой коже. Дарен задыхался от стиснувшего все внутри раскаленного стального кольца, но он был счастлив и поэтому чувствовал, что способен стерпеть все, лишь бы не закончилась эта ночь.

— Я хочу, — едва слышно выдохнула Невзора. И даже почти совсем неслышно — скорее, юноша прочел эти слова по движению ее губ. — Да, ясный мой, я хочу…

В дороге, за разговорами, время летело быстро. Одним человеком больше, одним меньше: кроме Некраса и двух купцов, появление Невзоры почти никто и не заметил. Она смирно сидела в крытой повозке, на постоях с привычным рвением готовила еду, стирала и штопала чужие рубахи, отмывала и оттирала льняными тряпками золотые и серебряные чаши, блестящие бусы, громовики и лунницы. И никто не знал, как опасно в ту пору на дорогах, ведь если бы хоть кто-либо был предупрежден, то девушку в путь бы не взяли и Дарену запретили.

Обоз со скрипом остановился: стрелы ранили запряженных впереди лошадей, и двигаться дальше стало невозможным. Желтолицые узкоглазые воины-степняки набросились на обоз из лесной засады с трех сторон. Защитники выхватывали оружие из ножен, врывались в нестройные ряды кочевников, пробивая защиту, сбрасывали их с седел, те, кто был пешим, — подрубали подпруги и разбрасывали под ноги лошадям камни.

Уже в самой гуще сражения до затуманенного слуха вдруг донесся приглушенный женский крик. Мгновенно забыв об обозе и обо всем на свете, Дарен рванулся назад, не сдерживая разгоряченного коня, не заметил, как под копыта попали несколько человек из общей невообразимой свалки. Спешился, расчистил мечом себе путь и бросился наперерез воину, который прижимал спиной к себе светловолосую девушку в алом сарафане.

На миг они остановились друг против друга. Дарен уже устал и успел где-то подставить под удар левую руку: вдоль рукава темнели кровавые дорожки, но меч в другой руке он сжимал крепко. Правда, в замешательстве не знал, что делать, чтобы достать острием врага и не задеть пленницу: она стояла к нему ближе и не могла сдвинуться с места, а увлекать степняка в гущу боя было нельзя: нельзя понапрасну рисковать жизнью девушки, ведь первой погибнет она, а не противник.