На заре земли Русской - [86]

— За бабью юбку прячешься? — крикнул Дарен, хоть и смутно соображал, что кипчаки языка славянского не понимают. — За девкой свою шкуру хоронишь? — он протянул вперед меч. — Оставь ее, хочешь честного боя — я готов!

Ответом ему был поток ругательств на непонятном наречии. Одной рукой враг обхватил девушку за шею, приставив ей к горлу кривой нож, другая у него была расслабленно опущена, и Дарен, заметив это, быстро метнулся вбок, выбросил вперед руку с оружием, почувствовал, что задел, но недостаточно: ударом в руку убить было никак нельзя. Бросил взгляд на побелевшую, как полотно, Невзору: она уже не сопротивлялась, почти безвольной тряпичной куклой висела в железной хватке степного воина. Глаза ее были закрыты, голова запрокинулась назад, нож оставил на шее пару неглубоких царапин, губы потеряли алый цвет: очевидно, ей было трудно дышать.

Дарен предпринял еще одну попытку достать мечом соперника, подошел совсем близко, так, что услышал тихий звон степной кольчуги, но ударить не успел: расслабленная на первый взгляд рука кочевника, оказалось, держала другое оружие, за спиной пленницы не видное сразу. Дарен ни развернуться не успел, ни принять клинок на клинок; холодное железо резко ударило под ребра, пробив плотно сомкнутые щитки, он судорожно вздохнул и начал медленно оседать наземь.

Невзора, только на мгновение приоткрыв глаза, увидела, как он упал на колени в снег, согнувшись от боли. Даже крикнуть не смогла — от страха и тревоги все внутри сжалось. Изловчившись, она наклонила голову и вцепилась зубами в руку воина чуть выше кожаной перчатки. От изумления тот ослабил хватку, она вырвалась, не думая об опасности, подбежала к любимому, упала на колени рядом, схватила его за плечи, не позволяя упасть. По щекам ее катились злые, досадные слезы, оставляя на смугловатой коже грязные дорожки, царапины на шее сильно саднили, но она не обращала на это внимания, она совсем забыла о себе, только шепотом повторяла дорогое имя.

Сил у молодого дружинника совсем не осталось. Словно сквозь мутную пелену он видел, как противник разжал руки и выпустил девушку, видел, как она очутилась рядом с ним, но уже ничего не слышал. Мельком подумал, что Невзоре слишком тяжело удержать его, но если он сам не выдержит и упадет, то защищать ее и других будет почти некому. Собравшись с духом, он попытался встать, но с резким движением жаркой волной накрыла боль. «Если уж падать, то хоть ничком, так кровь остановить получится, и, может, жив останусь», — пронеслось где-то на задворках сознания. Оттолкнув Невзору, чтобы не упасть на нее, он рухнул в грязный и окровавленный снег. Мелкие колючие льдинки оцарапали лицо.

Вдруг сквозь шум и звон пробились чьи-то незнакомые голоса, но Дарен сразу понял, что это — свои, хоть и трудно было поверить в такое чудо, что люди пришли на помощь столь далеко от засечной черты. Он попытался встать, уперевшись одной рукой в снег, но от первого же движения его замутило, перед глазами все поплыло. Звон железа и крики вокруг стали громче. Кто-то опустился рядом, подхватил его, держа под грудь и за пояс, поволок вперед по грязному и мокрому глубокому снегу.

— Держись, парень, смотри в небо, на меня смотри, — пробасили над самым ухом. С трудом разлепив отяжелевшие веки, Дарен увидел молодое лицо, заросшее курчавой русой бородой. Небо покачивалось из стороны в сторону, и он стал смотреть на своего спасителя, который ни на купца, ни на дружинника похож не был. — Потерпи, скоро дойдем!

— Невзора… где…

— Жинка твоя? Тишка, дружок мой, увел ее, в лесу схоронились оба. Ты не болтай, молчи, береги силы!

Пытаясь еще спросить про киевский обоз, Дарен закашлялся, бессильно повис на руках у незнакомца. Ему казалось, что под ним не снег, а бурная река, и от этого мутило так, что он не мог даже вздохнуть полной грудью. Вскоре все вокруг покачнулось в очередной раз особенно резко и померкло.

Глава 7

Вокруг было темно и так тихо, что про такую тишину в Киеве говорят: «Бусы у девки за версту звякнут, и то слышно». Каждый выдох давался с трудом и с неприятным свистом в груди. Чьи-то сильные, но осторожные и ласковые руки приподняли голову, подложили свернутый втрое отрез мягкой шерсти. После этого, все так же придерживая, поднесли ко рту плошку с горячим отваром. Дарен немного отхлебнул — жуткая горечь обожгла все внутри, он закашлялся.

— Ох, матушка Пресвятая Богородица, да что же это…

Невзора! Здесь, рядом, жива, цела!

— Не тревожься, так должно, — отозвался тихий и глуховатый девичий голос. — Вскоре уж проснется, полынь с крапивой в самый раз хорошо будят после этакого.

Сознание вернулось, однако вместе с ним вернулась и ужасная боль в левом боку, которая чуть не потянула обратно в спасительную тьму и тишину. Парнишка сдавленно застонал, стиснул зубы, повернул голову. Место казалось незнакомым, но не чужим: в полутемной горнице, где он лежал, было тепло и необыкновенно уютно, совсем как дома. Чуть слышно потрескивала лучина в рогатке у стены, за стеной шуршали снег и ветер, а здесь зимы не было. Сладковато-терпко пахло сушеными травами: резедой, гвоздикой, ромашкой и, кажется, столетником. Широкая лавка, застеленная длинными льняными отрезами ткани, заменяла постель. За окном было темно и бушевала настоящая снежная буря.