На заре - [411]

— Да ты сыграй что-нибудь… — попросил землемер.

— Не играется… — вздохнул Погорелов. — На душе что-то муторно.

— Отчего бы это?

— Кто его знает. А вот тревожно, и все. Вроде беду какую сердце чует…

Хозяйка внесла в комнату горячий самовар, поставила на стол. Погорелов натужно улыбнулся:

— Попьем чайку, разгоним тревогу и тоску.

В этот момент во дворе громко залаяли собаки. Погорелов послал дочку узнать, кто там. Девочка вышла, и тотчас в комнату ворвались бандиты. Раздалась команда:

— Ни с места!

Ковалев обратился к хозяину дома:

— Что это за люди?

Черненко, опередив Погорелова, поспешно ответил:

— Это землемер и его рабочие.

— Руки вверх! — выкрикнул Ковалев. — Вылазь из-за стола и ложись.

Все сидевшие повиновались приказанию. Черненко незаметно спрятал под сундук наган, печать сельского Совета, воинский и партийный билеты. Бандиты начали вязать руки лежавшим на полу. Ковалев стоял у порога с наганом в руке.

Вошел Рябоконь, злобно бросил лежащим:

— Ага, вот когда вы мне попались! Сейчас мы покажем вам Советы и как казацкие земли делить!

По его знаку бандиты начали зверски избивать членов комиссии, обзывая их грабителями. Жена Погорелова с дочерью забрались на печку, подняли крик. Ковалев пригрозил им револьвером, и они затихли. Рябоконь приказал снять с землемера новенький френч, сапоги и брюки.

Киселев стал просить пощады и, заикаясь от волнения, сказал неосторожно:

— Вы называете нас грабителями, а почему-то мы носим саморучные костюмы, а на вас вон какие… сняли хороший костюм с землемера, а моего не захотели.

Рябоконь заорал:

— Давай бечеву!

Киселеву первому накинули петлю на шею и удушили его. Та же участь постигла Иванова, Погорелова, Моренко, Зайцева и Бирюка. Очередь дошла до Черненко. Тот начал вымаливать жизнь, ссылаясь на то, что он казак и служил в белой армии. Рябоконь выслушал его, сказал бандитам:

— Бросьте, не душите… Возьмем его в камыши и выясним, правду говорит или брешет.

После расправы Рябоконь велел жене Погорелова подогреть остывший самовар и, оставив для охраны Черненко одного бандита на пороге комнаты, с остальными принялся шарить в кладовой, сарае, клуне.

Черненко был в отчаянии. В камышах ему нельзя показываться, так как он два года был помощником рыбинспектора и все рыбаки хорошо знали его. Сидя на табурете со связанными руками, он глазами указал Погореловой, чтобы та развязала ему руки. Женщина слезла с печки, незаметно выполнила его просьбу. Черненко вынул из-под сундука наган и бросился на часового. Тот метнулся в сенцы. Черненко выпрыгнул через окно во двор. По нему стали стрелять, но было темно, и он скрылся.

В этот момент пришел в себя Киселев, подумал: «Где я?» Потом услышал выстрелы, говор и вспомнил, что с ним произошло. Увидел, что лежит во дворе. Рядом с ним Погорелов, Иванов…

Самовар закипел. Бандиты уселись за стол, напились чаю. Ограбив ближайших соседей Погорелова, они покинули хутор Лебеди и ушли в плавни.

Киселев слышал лай собак, провожавших банду до камышей, и, когда наступила тишина, начал развязывать бечеву. Наконец ему удалось снять петлю с шеи. Очнулись еще двое: Иванов и Моренко. Остальные погибли.

* * *

Весть о расправе над землеустроительной комиссией в Лебедях облетела все Приазовье. Жебрак прибыл с оперативной группой на место происшествия, составил акты о погибших Погорелове, Зайцеве и Бирюке. Вскоре туда же приехал и Селиашвили. Он доложил Жебраку, что в Гривенской Дудник добровольно сдался Демусу в плен.

Опергруппа на трех автомашинах направилась в Гривенскую.

Через полчаса грузовики въехали в кривую улицу и, прыгая на ухабах, проследовали по площади, остановились у церковной ограды. В станичном Совете Жебрака встретили Демус и председатель Совета Андрияш.

— Надо срочно вызвать сюда Дудника и Загуби-Батько, — сказал Жебрак. — У меня есть разговор к ним.

И Загуби-Батько, и Дудник явились в Совет без промедления.

Жебрак спросил их:

— Поможете нам поймать Рябоконя?

Дудник и Загуби-Батько переглянулись.

— Попытаться можно, — ответил Загуби-Батько и снова взглянул на Дудника. — Как, по-твоему, Пантелей?

— Хитрючий он, — заметил тот. — Взять его не так просто.

— А вы знаете, где он сейчас находится? — спросил Селиашвили.

— Да где же? — дернул плечом Дудник. — Мабуть, на Круглом лимане…

XXXV

Солнце было уже на закате. Над лиманом Орешин не смолкало густое лягушачье кваканье, носились тучи комаров. У шалаша на чаканке[934] дремал Рябоконь. Его шалаш стоял особняком от других. Вокруг камыши с многочисленными лазами.

Невдалеке послышались глухие шаги и шорох сухой болотной травы. Рябоконь открыл глаза, поглядел на тропу, увидел Ковалева.

— Ну, принес? — спросил его Рябоконь, приподнявшись на локте.

— Нет, не принес, Василий Федорович, — ответил Ковалев и присел на край чаканки. — Не смог достать.

— Жаль… — буркнул Рябоконь. — Хотелось узнать, что там в Армавире, на суде.

— Завтра постараюсь достать газету, — пообещал Ковалев, вставая.

Рябоконь сказал:

— Ну, добре, иди отдыхать, а как стемнеет, еще раз проверь сигнальные обрезы.

Ковалев закурил цигарку, ушел к себе в шалаш. Рябоконь снова лег на спину, задумался. В голову лезли Думы о Дуднике, сдавшемся Советской власти, о том, что в отряде осталось совсем мало людей. От этих мыслей мрачно было на душе. Он уже боялся доверять кому-нибудь. Примеру Дудника могли последовать другие, и тогда придется ему остаться в страшном одиночестве, как загнанному волку. Постепенно мысли начали путаться, и он заснул, тихонько захрапев. Но тут же вздрогнул от внезапно привидевшегося кошмара, широко раскрыл глаза.