На заре новой эры. Автобиография отца виртуальной реальности - [129]

Та же самая схема применяется и к новостям.

Сейчас значительная часть населения получает новости из лент в социальных сетях. Можно даже завести множество аккаунтов, каждый для отдельной личности, и лента каждого будет настроена в соответствии с его предпочтениями. Но ни у кого нет времени, и этим вы нарушите политику, с которой вы согласились. Так что вы должны доверять умному алгоритму, фильтрующему бесконечный океан источников новостей, чтобы предоставить каждому пользователю самые достоверные и лучшие новости.

Но новая экономика – это процесс поглощения журналистских расследований. Компании, ведущие разработки в сфере компьютерных технологий, прибрали к рукам большую часть средств, которые получали газеты за рекламу и подписки. Таким образом, по сравнению с довоенным временем осталось очень мало оригинальных, первичных источников новостей с высоким уровнем интеграции. Журналистских расследований на местном уровне почти не осталось. Настоящие расследования проводят лишь некоторые блогеры, но в большинстве своем они могут лишь оставлять комментарии.

Стив Бэннон заявил, что «если бы не существовало „New York Times“, то объектами экспериментов стали бы „CNN“ и „MSNBC“. На „New York Times“ держались „Huffington Post“ и прочие… Они послужили началом»[167]. Он не мог сказать такого до развития новой экономики. Пресса, занимающаяся расследованиями, которая резко отличается от комментаторов, была многочисленной и разнообразной.

Но люди лишились преимущества, попавшись на крючок иллюзии по типу Netflix[168], и верят в то, что их главная проблема – это слишком многочисленные источники новостей, которые никак не рассортировать.

Если осталось мало журналистских расследований, откуда же тогда поступают все эти новости, их очевидный неиссякаемый поток? Его приносит нам невидимая рука, то есть старомодные финансовые поощрения.

Мир вирусных постов, твитов и мемов с самого начала оторван от реальности. Они прилипчивы, как популярные мелодии. Никто не будет проверять популярную мелодию на наличие фактических ошибок. Но дело не в этом. Дело в том, что устройства, на которые доставляется материал, отслеживают тех, кто его в данный момент читает или смотрит, и значение имеет только это, а не то, что показывают на экране. Мусорный постинг больше связан с реальностью, чем любая форма коммуникации до него, но передача реальности происходит от читателя к серверу, а не от сервера к читателю.

Контент, заставляющий читателя выпучить глаза, часто привлекателен, даже если привлекательность в нем не главное, так что ситуация сбивает с толку. Мы должны понять изменения в поведении пользователя, равно как и продукта и материала, из которого продукт получается.

Очевидный контент онлайн-мира – милые котики, сообщения о рождении детей, недостоверные новости – не продукт. Все это часть сырья. И я ни в коем случае не говорю, что это плохо. Любите кошек, пусть вам нравится, как знакомятся люди с общими интересами. В сырье входит множество замечательных вещей.

Но продукт – это другое; это сведение всего к простейшим доступным вариантам, убеждение пользователя купить что-то, сделать что-то или во что-то поверить.

Детишки из Македонии, публиковавшие грязные лживые истории о Хилари Клинтон, получили с этого какие-то деньги, потому что продавали сырье, которое еще не стало продуктом[169]. Они гнали трафик. Компании, у которых вы в конце концов покупаете обувь или кофе, были первыми, кто заплатил компаниям – разработчикам технологий, сыграли роль привратника, потому что ваше внимание направляли в определенные ворота. Совершение вами покупки под их руководством и было продуктом.

И снова, я не говорю, что у социальных сетей напрочь отсутствует положительная ценность. Возможно, компании – владельцы социальных сетей создают дополнительную ценность, чтобы оправдать свои гонорары. Однако их доход растет не от того, что определенное время они удерживают внимание пользователя, словно вышедшие из моды газеты, а от продолжительности этого времени[170].

Из реального источника новостей, например «New York Times», я получаю новости, и на этом все. Если бизнес-модель «Times» подразумевает, чтобы я попутно просматривал и рекламу, и, возможно, она в чем-то меня убедит, замечательно. Но если бизнес-модель заключается в том, чтобы заставлять меня управлять своим выбором весь день часами напролет, то реальные новости не особенно имеют смысл. Их прочитывают – с концами – слишком быстро.

В отличие от обычных новостей новостным лентам выгодно, чтобы я был нервным, перепуганным, лишился ощущения безопасности или сердился. Именно это и будет удерживать меня в ящике Скиннера, где система решит, на какую кнопку мне легче всего нажать.

Актуальная бизнес-модель социальных сетей требует, чтобы они стали частью жизни пользователя на протяжении всего времени, которое он проводит бодрствуя, даже посреди ночи, если ему не спится. Реальные новости и взвешенные мнения не особенно хорошо служат этой цели[171]. Трезвое размышление о реальности не занимает слишком много времени.

Вместо этого компании – владельцы социальных сетей поддерживают в людях гнев, страх и ощущение незащищенности. Или же сервис может вытеснять из жизни пользователей друзей и членов семьи, возможно внушая пользователям чувство вины. Самая эффективная ситуация – та, в которой пользователь постоянно вовлечен в странные спирали коллективного согласия или несогласия с другими пользователями. Они никогда не закончатся, в чем и смысл.