На заре новой эры. Автобиография отца виртуальной реальности - [115]

.

Вдохновенное действо

Иллюзии детства можно было бы претворить в жизнь. Практическая деятельность начала бы вдохновлять. Я задавался вопросом: а вдруг инфантильность нашей натуры окажется не таким уж и плохим качеством, если честно ее признать и окружить ее стабильно работающими технологиями?

Эмоции, связанные с виртуальной реальностью, были намного сильнее, чем жажда новизны. Люди сражаются друг с другом, запертые в стенах, которые окружают наши недолгие жизни. У них столько способностей к воображению, но они так ограничены в возможности действовать. Технология бьет нас головой о стены, и мы по меньшей мере оставляем в этих стенах вмятины.

Интерес против самоубийства

Вот еще один вопрос, который мне постоянно задавали, и если бы никто не спросил меня об этом, я спросил бы себя сам: «А что такого важного в тщательном обдумывании природы детства и увеличении количества способов связи между людьми? Не просто ли это непонятная одержимость идеей?»

Я отвечал, что это связано с вопросом выживания нашего вида.

Если мы продолжим идти тем же путем, которым уже идем, то в конечном итоге уничтожим сами себя. Чем более технологически развитыми мы станем в будущем, тем больше у нас будет шансов поставить точку в истории человечества. Числа играют против нас[141].

Часто я оказывался окружен с одной стороны скептиками по отношению к технологии, с другой – технологическими утопистами. Мне приходилось снова и снова недвусмысленно заявлять, что я сторонник технологического прогресса. Чем дальше назад обращаться к истории человечества, тем хуже обстояли дела. Вплоть до совсем недавнего времени люди стремились родить столько детей, сколько смогут, поскольку ожидалось, что некоторые из них все равно умрут рано. Повсюду свирепствовали ужасные болезни и голод, а люди в большинстве своем были невежественными и неграмотными.

Несмотря на эту предысторию, я никогда не заявлял, что наука и технологии автоматически делали человеческую жизнь лучше; они лишь создавали возможности, освобождали пространство для маневра, которое люди могут использовать, чтобы повысить свой уровень этичности и нравственности, стать более разумными и счастливыми. Науки и технологии никогда не было достаточно для этического и нравственного совершенствования человечества, но они были для этого необходимы.

Утописты в Кремниевой долине постоянно употребляли слово «изобилие». В нашем контексте оно означало, что скоро технологии, изобретенные человечеством, станут настолько совершенными, что любой человек сможет жить хорошо и, возможно, даже вечно, причем практически бесплатно. Иногда эта идея возникала как протест против чрезмерного стремления к достатку. «Скоро все что захочешь станет практически бесплатным, так что не будет никакой разницы, у кого есть деньги».

Но человечество уже достигло этого потенциала. Это произошло уже в двадцатом веке. Мы привыкли к тому, что можем прокормить каждого, обеспечить его жильем и дать ему образование. Каждого! И мы все еще этого не сделали. Долгое время это было настоящим позором, лежащим в основе всей технологии в принципе.

Я говорил о том, что совершенствование технологий как ведущий принцип возвысит нас, пока мы не достигнем опасной грани и не упадем в пропасть самоуничтожения. И все же мы не можем отказаться от технологического прогресса, потому что это было бы слишком жестоко. Но, возможно, нам по силам переосмыслить и усовершенствовать скачок прогресса, который мы переживаем, когда наши технологии совершенствуются. Вероятно, этих скачков больше одного.

Причина, по которой я рассказываю вам о головоногих моллюсках и маленьких детях, заключается в том, что они указывают на лучший вариант скачка прогресса. Скачок выживания. Этот более совершенный скачок я назвал скачком Маклюэна[142].

Будем считать, что люди совершенствуют способы связи друг с другом с самого начала существования нашего вида. От устной речи, появившейся десятки тысяч лет назад, до письменного языка, возникшего около нескольких тысяч лет назад, а впоследствии книгопечатания, которое изобрели несколько сотен лет назад, и фотографии, звукозаписи, кинематографа, программирования и сетевых технологий; а потом и до виртуальной реальности, а потом и того, что, как я надеялся, появится хотя бы в зачаточном состоянии, – постсимволической коммуникации, а потом и того, что я себе даже представить не могу[143].

Скачок Маклюэна составляют изобретения, но изобретения не просто выполняют практические задачи; они открывают новые измерения индивидуальности – в перспективе даже эмпатии. Я говорил о том, что «граница между нами» по определению бесконечна, в отличие от многих других границ, потому что ее изучение сделало нас более совершенными.

«Эти устремления мечтателей, – объяснял я, – эти сумасшедшие проекты, которым я отдал столько сил, – философское понятие постсимволической коммуникации; инженерные проекты фенотропной архитектуры[144], – все это попытки, крошечные шаги на пути к скачку Маклюэна».

Кроме исследования далеких звездных систем мы также должны представить себе, что в будущем мы найдем способ лучше узнать друг друга. Поскольку творчество заложено в нас, этот процесс никогда не прервется. Мы станем намного интереснее и лучше изучим друг друга.