На задворках "России" - [46]

Нельзя сказать, что несчастье свалилось как снег на голову. Чего-то похожего ждали в редакции давно — кто с тайными надеждами, кто со страхом. Раньше или позже это должно было случиться, таков был естественный ход жизни, противиться которому не в силах человек, и многое уже свидетельствовало, что развязка близка.

Залыгин был стар, по нынешним нашим срокам — даже очень. Для своего возрас­та он обладал необыкновенной работоспособностью и ясностью ума, но даже у креп­ких натур запас природных сил небезграничен. Тряслись руки. Подводила память. Иногда, особенно к концу рабочего дня, он становился раздражителен и неуступчив, как ребенок, его уже трудно было убедить в самых простых, казалось бы, вещах. К нему и относились порой как к малому ребенку — не противоречили, потакали кап­ризам, развлекали, справлялись о здоровье да охали — прежде всего, конечно, Роза Всеволодовна, ближайший друг и помощник.

Выходя вместе с ней к обеду в буфет, слушая за столиком ее легкую болтовню или сам рассказывая какую-нибудь байку из своей богатой жизни, Залыгин позволял себе расслабиться, на глазах у доброй половины редакции поглаживал себя по животу и говорил что-то вроде:

— Теперь бы соснуть, хе-хе. ..

Так шутил. Роза Всеволодовна деликатно его одергивала, взбадривала ироничным укором, заставляла собраться. Но если рядом оказывались кто-то из любимых ста­рых авторов, или Роднянская, или, не дай Бог, балагур Костырко — тотчас начина­лись разговоры про погоду, неблагоприятные дни, лекарства, целителей, предлага­лись рецепты и номера телефонов...

Об инфаркте я узнал утром 28 мая, придя на работу. Роза Всеволодовна в прием­ной с размаху швыряла об стол папки и с отчаянием повторяла:

— Да что же это?.. Да что же теперь будет?..

Все утро она пыталась связаться с реанимационным отделением Кунцевской боль­ницы, куда ночью отвезли Залыгина. И через какое-то время в приемной раздался ее нервный хохот: из больницы передали, что Залыгин жив, находится в сознании и просит... задержать его статью в газете "Известия". Ему нужно внести туда кое-какие поправки.

Смех смехом, а ощущение катастрофы не проходило. В те дни мне на ум впервые пришло сравнение Залыгина с моим отцом, примерно его ровесником, тогда еще живым. На многое в жизни они реагировали одинаково. И, помимо беспокойства за судьбу журнала, терзала жалость к старику, ставшему за годы совместной работы близким и понятным, почти родным.

Завхоз Коробейников Павел Алексеевич, которого в свое время взял себе в по­мощники заместитель Залыгина по хозяйственной части Спасский, однажды заявил мне:

— Надо думать о смене руководства: Залыгин не жилец.

— Почему? — искренне удивился я. К тому времени Залыгин хотя и находился еще в больнице (его перевели в "Кремлевку", Центральную клиническую), но живо интере­совался делами в журнале, со многими говорил по телефону, кажется, писал, как обыч­но, какую-то очередную вещь для "Нового мира" и даже собирался голосовать на пре­зидентских выборах (ох уж эти выборы!).

— Моя жена работает по медицинской части. Говорит, неделя-другая — и кранты.

Это сообщалось без печали, радости или, там, злорадства, вообще без эмоций. Тихим доверительным голосом. Жена Коробейникова, кажется, работала где-то то ли мед­сестрой, то ли в регистратуре.

Сам он считался спецом по "юридической части" и до "Нового мира" успел порабо­тать в милиции.

— Я знаю, почему Пашу оттуда попросили, — говорил иногда загадочно его на­чальник, милейший Василий Васильевич. — Я все про него знаю...

Между начальником и подчиненным шло острое соперничество. Коробейников откровенно метил на место пожилого Спасского и на этой почве сдружился с бухгал­тером Хреновой и особенно с кассиром Зюзиной, также не терпевшими последнего.

Роза Всеволодовна многим описывала виденную ею однажды сценку: седой солид­ный Василий Васильевич (всегда в строгом черном костюме и при галстуке) забира­ется по шаткой стремянке к потолку, чтобы сменить перегоревшую лампочку, а Ко­робейников вроде бы ему помогает, эту стремянку как бы придерживает...

— Василий Васильевич, ну что ж вы сами-то везде, у вас же помощник есть! — так со смехом завершала Роза Всеволодовна свой рассказ.

Я живо представлял себе эту сценку. Паша Коробейников не то держит стремян­ку, не то, отвернувшись будто в рассеянности, бочком подталкивает, раскачивает на­рочно, вот-вот уронит... Без него Василию Васильевичу работалось бы куда спокой­нее.

Прежде Спасский служил у Залыгина под началом в некоем экологическом учреж­дении. В "Новом мире" старался за всем уследить, во всем хозяйстве держать строгий порядок, что крайне раздражало бухгалтерию.

— Не знаю, что с ними делать, никак не могут работать вместе, — жаловался мне Залыгин как раз накануне своей болезни. — Или Спасского увольнять, или Хренову!

Меня такая постановка вопроса смущала. Я напоминал ему о бескорыстном усер­дии Спасского и некоторой, мягко говоря, запутанности с денежными делами в жур­нале. Залыгин в делопроизводстве разбирался слабо, да и вникать особо не желал. Кто-то должен был, в конце-то концов, управлять и командовать?