На «заднем дворе» США. Сталинские разведчики в Латинской Америке - [178]

По «списку Рябова» кроме просоветских друзей были и просто полезные друзья:

Паулино Альберди Гонсалес – помощник главного редактора газеты КПА «Ла Ора». Служил связником между посольством и газетой для передачи материалов Совинформбюро.

Альфредо Биллингхурст – начальник таможни в «Десембаркадеро Сур». За небольшие взятки (водка, папиросы) устраивал пропуск грузов советских учреждений без досмотра.

Курт Гуггенхейм – швед немецкого происхождения (или наоборот). Ходатай по всяким делам, официально занимается арендой домов и квартир. Хосе Гальвец – из родовитой, но разорившейся семьи, имеет интересные знакомства среди «высшего общества». В силу бедности берётся за выполнение любых поручений.

Эдуардо Румбо – перонист, депутат парламента. Член комиссии по Пятилетнему плану, поэтому интересуется нашими «пятилетками».

Раймонд Реми – директор мебельной фабрики «Янсен С.А.», поставляющей мебель в «великосветские» салоны. Вращаясь в этих кругах, Реми в курсе слухов и интриг «высшего света».

Винсент Фриас – метрдотель известного ресторана «Ла Кабанья». Испанец. Хорошо относится к России. Как и Раймонд, Реми всегда в курсе «великосветских» сплетен, которыми охотно делится.

Не забыл Рябов включить в список друзей посольства Степана Эрьзю: «Это известный скульптор (см. БСЭ), советский гражданин, живёт в Аргентине около 20 лет, прославился работами из кебрачо. Общается, однако, с рядом подозрительных лиц из белогвардейской эмиграции. Предполагает поехать в Советский Союз».

Рябов не ограничился этой отпиской, решил посмотреть работы скульптора, о котором много писали в уругвайской и аргентинской прессе. Он побывал в мастерской Эрьзи в Буэнос-Айресе и был потрясён: «Уникальный талант, гениальные произведения! Надо помочь скульптору с возвращением на родину. Если мы этого не сделаем, прощения нам не будет». С подачи Рябова с Эрьзей познакомился посол Сергеев и его жена Тамара, скульптор по профессии, восторгам которой не было предела, а она была человеком с изысканным вкусом. Возможно, именно её слово стало решающим для посла: не откладывая дела в долгий ящик, он направил в Москву телеграмму с обоснованием целесообразности скорейшего возвращения Эрьзи на родину.

Конечно, за скульптора пришлось побороться, и в этом благородном деле объединили свои усилия посол, Рябов и Папоров, который был чем-то вроде связника между посольством и скульптором. Эрьзя несколько раз упаковывал свои скульптуры, их было около двухсот, и распаковывал. Постоянно возникали какие-то препятствия, вызывавшие сомнения у немолодого уже мастера.

Из интервью Папорова:

«В общем, он страшно переживал, и порой мне приходилось очень трудно с ним разговаривать, убеждать его, что происходит какое-то недоразумение. Я читал ему статьи, что вот Конёнков вернулся в СССР, что и его, Эрьзю, там ждут. А Эрьзя мне очень разумно на это отвечал: «А почему ни в одной статье за эти два года у вас обо мне нет ни слова? Почему там, где опубликованы фамилии художников, посвятивших своё творчество революции, нет моей? Я первым создал скульптуру Ленина ещё в 1918 году. И Маркса, Энгельса. Фронтон Дома профсоюза горнорабочих в Азербайджане. И обо мне ни одного слова. Значит, моё творчество в СССР не признаётся. А везде его признают»[137].

Эти переживания плохо сказывались на творчестве Эрьзи, и к тому же его стали соблазнять огромными деньгами за продажу «оптом» всех работ в американские музеи. Папоров решил надавить на бюрократов в Москве через аргентинскую компартию:

«Я приехал к Хорхе Виале, который работал нотариусом и был членом компартии, связником. Через него проходили документы, деньги, шифрованные сообщения. И я объяснил ему: «Ситуация с Эрьзей складывается так, что подрывается авторитет Советского Союза». Он меня очень быстро понял, и в тот же день в ЦК аргентинцы отправили об этом сообщение. И я параллельно переговорил с поверенным в делах, высказал ему своё мнение об этой уже четырёхлетней волоките с возвращением скульптора. В результате, 15 июня 1950 года ни свет ни заря раздаётся звонок из посольства: «Одевайся и приезжай». И мне вручают шифрованную телеграмму, в которой содержится это окончательное решение высылать Эрьзю со всеми вещами, работами как можно скорее. Рабочие из «Славянского союза» снова забивают 97 ящиков, в которых 180 скульптур из дерева, гипса, бронзы, мрамора. 175 тонн!»

Был арендован итальянский пароход, который доставил Эрьзю в румынский порт, а оттуда его вместе с драгоценным грузом перевезли в Одессу. У мастера начался советский период жизни и творчества…

По словам Папорова, его собственная командировка в Аргентину завершилась в конце августа 1950 года, дней через 10 после него страну покинул Эрьзя. В Москве они больше не общались, потому что Папорову пришлось поменять место работы. Его вызвали в ЦК партии, где сотрудник из внешней разведки предложил молодому дипломату перейти к ним на работу. «Я стал отказываться, – вспоминал Папоров, – но против решения ЦК ничего сделать было невозможно. Эта служба тогда находилась вне КГБ, называлась – «Комитет № 4 Совета Министров СССР». Вот так я и попал в разведку».