На взлетной полосе - [15]
А он и не знал о нем ничего… Вспомнил отца перед его отъездом сюда, на курорт, как забежал домой перед командировкой, лишь несколькими словами перекинулись. После в спешке все, отцу на один самолет, ему — на другой, время быстро прошло, вплоть до самых последних минут. Свиридов лишь успел отдать ему справку и побежал на остановку. Со справкой пришлось поволноваться, в заводской поликлинике отцу не заполняли ее, кровь подводила, мало было гемоглобина. Отец попросил Свиридова, тот позвонил приятелям, они обещали сначала, потом опять где-то заколодило, и решилось все в последний момент. Отец спрятал справку в свой старенький бумажник.
— Может, не ездить тебе? — спросил Свиридов.
— Все будет хорошо, — отец улыбнулся виновато. — Спасибо, что помог. А мой врач — я против категорически, вам противопоказано… Обойдется. Там солнышко уже…
В городе, действительно, вовсю пахло летом, давно стаял снег, лишь по утрам белел на деревьях иней, но к полудню исчезал и он. Отдыхающие ходили с сеточками, в которых все для процедур: и полотенце, и кружка воду пить из источника. Свиридов снова почувствовал свою обособленность от всех, это злило его поначалу, хотелось остаться незамеченным, но после дела захватили его, он уже ни на что не обращал внимания…
…Самолет набирал высоту, двигатели гудели натруженно, на высоких оборотах. Сосед безмятежно похрапывал, склонив на грудь тяжелую голову, а Свиридов испытывал странную легкость, пустоту во всем теле, словно все осталось там, на земле, и летел он над ней один, сам по себе. Но это длилось лишь минуту, потом вдруг стало нехорошо, неловко за себя…
Как-то быстро прошло у него время, незаметно, как вода из горсти, пять институтских лет пронеслись в сутолоке, в неразберихе; лекции, экзамены, зачеты. Мать ничего так не боялась, как этих экзаменов, лицо у ней каждый раз заострялось, бледнело до синевы. «Черт с ней, со стипендией, хоть на троечки проскочил бы», — повторяла она часто. И Свиридов начинал ловчить, сдавал днем раньше, а на следующий день уходил в институт ненадолго, возвращался, успокаивал ее: все нормально, напрасно ты так беспокоишься. Отец воспринимал спокойно все сессии и зачеты. Его утешало, наверно, что сын учится, будет инженером, и про заваленные зачеты выслушивал молча: как завалил — так и пересдашь. И только однажды, в самый ответственный момент, это на втором курсе было, уже приказ об отчислении на подпись ректору отнесли, он пошел вместе с сыном к декану.
Свиридов хорошо запомнил этот день. Они зашли в кабинет, впереди отец, маленький, сухонький, а он сзади, голову наклонив. Декан со Свиридовым и разговаривать не хотел больше, а с отцом у них сразу общий язык нашелся, словно они на одном фронте воевали. Отец держался спокойно, без заискивания, декан предложил ему сесть, стул придвинул. «А ты выйди пока», — сказал Свиридову.
О чем они говорили — он так и не узнал. Приказ забрали от ректора, Свиридов сдал все-таки свою теоретическую механику, остался в институте. А после дело легче пошло. Научился подстраиваться под преподавателя, промолчать где надо или хмыкнуть неопределенно. Теперь он знал, что тогда и начались его маленькие компромиссы и уступки, нет, не другим он уступал, а сам себе, в ерунде сначала, в мелочи, а после стало это привычным и простым.
Три года на заводе еще быстрей прошли, общежитие в районном городке, где по ночам все вздрагивало от кузнечных молотов, после Свиридов ни дня не задержался, собрал вещи, домой, хватит, не зная даже, где работать придется. Отец встретил его на пороге, широко дверь распахнул, улыбнулся.
— Ну, здравствуй, Владик, — он всегда в хорошем настроении его Владиком звал, — это хорошо, что вернулся ты. Я вот теплицу хочу строить, может, поможешь…
В городе устроиться оказалось непросто. Доски были залеплены объявлениями, требуются, требуются, требуются, но все конторы какие-то, шарашки, как проходные дворы, оттуда уходили, а значит, и Свиридову там делать нечего. Он друзьям прежним звонил, однокашникам, слонялся по городу целыми днями. И было неловко возвращаться домой. Мать рассказывала про знакомых, работают, а ты все сразу хочешь, надо соглашаться на то, что предлагают. Отец приходил поздно, сидел за столом молча, ничего не ел почти, потом устраивался на подоконник, курил возле форточки. И Свиридов чувствовал свою легковесность, ниже склонялся над тарелкой.
— Может, ты своим приятелям позвонишь? — попросил он отца однажды.
— Зачем? Устроят тебя, а ты опять сбежишь.
— Ну, знаешь ли… От добра добра не ищут…
— Сам ищи. Да у меня никого не осталось. Все на пенсии.
В этом, конечно, намек прозрачный крылся, не может сын отца обеспечить, и приходится ему на старости лет подрабатывать. Мать неслышно убирала посуду, только тарелки в руках ее подрагивали.
Потом все устроилось, нашел он место в исследовательском институте. Невзрачное зданьице с облупившейся штукатуркой, бывший купеческий особняк, но люди попались хорошие, и дело у них шло в гору круто. Свиридов как-то сразу в точку попал, в самый перспективный отдел, занимались там автоматизацией производства, и за несколько лет тихой сапой, мытьем-катаньем в руководителя лаборатории вырос. Иногда его самого удивляла эта способность промолчать в нужный момент, откуда бралось только, или подсказать что-то начальству вполголоса и с такой доверительной интонацией: вы же сами мне говорили об этом. Не помню, отвечал ошарашенный начальник. А у меня записано даже, Свиридов делал обиженное лицо и лез за блокнотом…
В популярной общедоступной форме рассмотрен сложный путь алмаза от момента его находки до получения из него бриллианта. Прослежена судьба наиболее известных древних алмазов из Индии, Бразилии, современных крупных алмазов. Освещена история открытия некоторых месторождений алмазов, рассказано об основных методах добычи и сортировки алмазов с древности до наших дней. Охарактеризована структура мирового алмазного рынка. Изложена история развития способов ювелирной обработки алмазов, рассмотрены различные имитации и подделки алмазов и способы их распознавания.
История дантиста Бориса Элькина, вступившего по неосторожности на путь скитаний. Побег в эмиграцию в надежде оборачивается длинной чередой встреч с бывшими друзьями вдоволь насытившихся хлебом чужой земли. Ностальгия настигает его в Америке и больше уже никогда не расстается с ним. Извечная тоска по родине как еще одно из испытаний, которые предстоит вынести герою. Подобно ветхозаветному Иову, он не только жаждет быть услышанным Богом, но и предъявляет ему счет на страдания пережитые им самим и теми, кто ему близок.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
Очередная книга издательского цикла сборников, знакомящих читателей с творчеством молодых прозаиков.
Новая книга издательского цикла сборников, включающих произведения начинающих.
Оренбуржец Владимир Шабанов и Сергей Поляков из Верхнего Уфалея — молодые южноуральские прозаики — рассказывают о жизни, труде и духовных поисках нашего современника.
Очередная книга издательского цикла, знакомящая читателей с творчеством молодых прозаиков.