Лишь сейчас я заметил, что в форме как бы предгорья ее окаймляла «живая» беседка из кустов мирта. В трех ее стенах были вырезаны проемы в форме окон, оплетенные по краям голубой ветвью барвинка.
Густая зелень беседки гармонически сочеталась с пурпуром окружения.
Восхищенный шедевром садового искусства, я приближался ко входу в беседку, как вдруг, пристальнее взглянув в ближайшее из окон, содрогнулся…
В обрамлении мирта обозначились женская спина и голова. Волосы цвета воронова крыла были собраны в греческий узел, шею охватывал высокий воротник белого кашемирового платья а-ля Мария Стюарт. Ее лица отсюда мне не было видно, так как она была повернута в противоположную сторону. Легкий наклон стройной фигуры назад придавал ей вид сладостного мечтания, любования далью, умиротворенного созерцания полдня. Не желая нарушать ее спокойствия, я с робостью сдержался… Однако, когда она уже долгое время не шевелилась, я пересилил себя и, преодолев последний изгиб спирали, стал посреди беседки.
Единственный взгляд, брошенный в сторону незнакомки, исторг из моей груди вопль ужаса. На фоне миртов, втиснутые в широкий, плетеный стул с подлокотниками, сидели останки молодой женщины в стадии полного разложения. Овал благородного, продолговатого лица избороздили омерзительные гниющие каверны. На истлевшем пальце левой руки, свисающей с подлокотника стула, испускал влажные отблески изумрудный перстень. Он был приоткрыт; отогнутая крышечка являла углубление величиной с наперсток: оно было пустым…
Набирал силу полдень. Раскаленная знойная тишина цедила кругом ленивый отвар дурмана, пленяла мозг, подчиняла волю. Со всех сторон источали лихорадку какие-то огромные усердные души… впрыскивали волны огня безумные поршни. Какие-то страшные, пересохшие рты разлепили черные губы и алчут, алчут, алчут…
Безумствуют розы, алые розы…
А среди оргии роз, среди распутства роз этот удушливый, трупный смрад…
Перевод с польского: Юрий Боев
