На взгорье роз - [3]

— И как вам мое новое приобретение?

— Не думает ли пани о вазе в салоне?

— Разумеется.

— И в самом деле, она прелестна.

И я подробно описал ее вид. Она была в форме восьмиконечной морской звезды, инкрустированная по кромкам кораллами. Не забыл я упомянуть и цветов, размещенных в ней, а также изящный орнамент, в который она была обрамлена. Драгоценный сосуд был наполнен благовонной эссенцией для того, чтобы облегчить мне задачу.

В другой раз меня коварно возбудили бокалом шампанского, после чего велели угадать двенадцать различных предметов, спрятанных в шкатулках и спрыснутых каким-то ароматическим маслом. Испытание выдалось на славу; я перечислил их все по очереди без запинки.

Однако я избегал подобных экспериментов, ведь после каждого из них испытывал неимоверную усталость и невралгию.

Хотя процесс, который происходил со мной при упомянутых опытах, очевидно, был весьма сложен, я все-таки пытался хотя бы в общих чертах постичь его суть.

То, что по запаху тела я мог судить о его форме, положении, а быть может и движениях — было, как мне кажется, результатом стечения целого ряда явлений физиологического толка.

Каждая точка тела испускала запах особого, в некоторой степени индивидуализированного оттенка, вызывая соответствующее раздражение моих обонятельных центров. Если трактовать запах как движение частиц эфира, подобно движению волн света, тепла и т. д., то вопрос прояснится. Сумма раздражений, дислоцированных на мозговой коре в соответствии с их источником, давала восприятие общности, а та скрытым путем сообщения преобразовывалась в такую же сумму зрительных раздражений и переносилась в оптические центры, формируя внутреннюю картину. Вследствие особой, быть может, лишь мне присущей чувствительности обонятельных и зрительных центров, здесь вероятно существовала весьма тесная взаимосвязь между обоими чувствами. Малейшие изменения в одном из них вызывали моментальный отклик в другом: центры как бы одалживали друг другу свои ощущения, обоюдно насыщаясь ими. По-видимому, сообща с ними также действовала и усиленная до предела, тонкая память, которая после того, как испытала ряд обонятельных раздражений, с лету выдавала отвечающий ей зрительный ряд; она знала всевозможные их взаимные комбинации и сочетания. Возможно даже словно гениальный музыковед, который по нескольким основным аккордам доигрывает совокупность симфонии, она лишь из зачатков догадывалась обо всем остальном.

Я никогда не мог с уверенностью утверждать, что тело «видит» в привычном значении этого слова. И если все-таки употреблял это выражение, то говорил лишь только в переносном смысле, или же определенную роль здесь играло воображение, проецируя картину наружу.

Однако же, если запах не является волной, а возникает вследствие отделения частиц тела, то очевидно происходит оно симметрично, сообразно форме и виду предмета, или же я мог упорядочивать разрозненный хаос раздражений, следуя при поиске обратным к источнику запаха путем. В обеих теориях, трактующих его сущность, я отнюдь не исключал его непосредственного воздействия на воображение и мыслительные центры, без предшествующей транспозиции на зрительную картину.

Насколько далеко простирались мои оптико-органолептические способности, я и сам не знал. Быть может, они и усовершенствовались со временем, хотя я к этому вовсе не прилагал ни малейших усилий. Во всяком случае, именно они то и подтолкнули меня к предположению о том, что и за видением прекрасной дамы, по сути дела, кроются их отголоски.

Я окончательно решился на штурм стены; лишь только занятая ею область помогла бы мне распутать это темное дело.

На следующий день, после твердо принятого решения, я пришел рано утром с веревочной лестницей, на одном из концов которой были приспособлены два крюка. Забросив этот подвижный помост на край стены, я затем самостоятельно на нее вскарабкался.

Она была около метра шириной, так что я удобно встал на ее гребне.

Великолепный вид открылся мне сразу же, как я взглянул вниз. Территория в пределах стены в восточной своей части вздымалась в виде взгорья, полностью заросшего розами. В южной, низинной части, высилась изящная одноэтажная вилла. Клумбы полные цветов, тихие аллеи, ковры газонов, парники, оранжерея — составляли единое целое с оставшейся частью, облекая все в форму пленительной мечты.

В поисках места для спуска на противоположную сторону, я прошел по стене вдоль, дойдя до угла, где и повернул. На соседней стене, с внутренней стороны, я обнаружил нечто вроде двери: так значит это и был вход, но искусно замаскированный снаружи. Здесь я соскользнул по лестнице вниз…

Я стоял напротив гостеприимно открытых ворот виллы. Видно все двери, расположенные друг против друга, были распахнуты настежь, так как далеко на том конце, через проем алели розы из сада.

Я погрузился в прохладу комнат. Тут же, при входе, меня ослепило роскошное их убранство. Обстановка была стильной, на средневековый манер. Большие, размещенные в нишах готические окна, кресла из красного дерева с высокими подлокотниками, тяжелые покрывала из бархата. Просторные залы со стрельчатыми сводами; с перекрытия, поддерживаемого арками, свисали драгоценные масляные лампы.