На все четыре стороны - [97]

И тут я вспомнила, что давным-давно ничего не слышала о ней. Болезнь Левушки оторвала меня от прежних забот, я просто-напросто забыла о бывшей своей подруге. Вычеркнув ее из своей жизни, я словно бы вычеркнула ее из жизни вообще, решив почему-то, что она безропотно исполнит мое требование уехать из города и больше не попадаться мне на глаза. Однако вот же она, вот! И где! Ну что ж, рыба ищет где глубже, а человек — где лучше. Если для меня решение пойти «в девушки» было бы равнозначно смерти, для Малгожаты оно лишь соответствовало потребностям ее натуры. Она больше всего на свете любила мужскую любовь, а уж здесь-то она могла получить ее в избытке.

Я опустила голову, дивясь той горечи, которую испытала, и глубине презрения к Малгожате, которую чувствовала сейчас. Кажется, даже когда я уличала ее в предательстве, мне не было столь тяжко. Хотелось поскорей уйти… Уже выходя за калитку, я услышала оклик:

— Барышня!

Я обернулась и увидела, что Теодора Иоганновна стоит на крыльце и машет мне. Нехотя вернулась и подошла к ней.

— Я чувствовала себя неловко, выслушивая нынче слова вашей признательности, — проговорила она, — потому что предназначены они были не мне. И хотя я дала слово молчать, что-то подсказывает мне, что я поступлю справедливо, нарушив это слово. Помните тот день, когда вы пришли ко мне, а я сделала вам оскорбительное для вас предложение? Вы кому-то говорили об этом?

— Не припомню, — ответила я. — Нет, точно, не говорила…

— Тогда остается лишь дивиться, каким образом она узнала, что вы были здесь, — усмехнулась «мадам Резеда».

— Кто? О чем? — не могла взять в толк я.

— Почти немедля после вашего ухода ко мне явилась одна особа, которая взялась допрашивать меня с пристрастием и узнавать, зачем в «Резеде» появлялись вы. Разумеется, я не стала скрывать причин вашего прихода. Услышав подробности нашей беседы, гостья моя расхохоталась и сказала, что ничего глупее в жизни не слышала, что я ничего не понимаю в людях и сестра милосердия Колчинская никогда и ни для кого не поступится своей честью. Тогда я сказала, что оная сестра поведала мне о своей любви, и если она истинно любит своего доктора Сокольского, значит, ей никакая жертва ради него не будет слишком велика. И добавила, что мне, любительнице наблюдать человеческие пороки, будет очень любопытно узнать о метаниях души той девицы, которые рано или поздно все же приведут ее в «Резеду». Гостья моя поглядела на меня исподлобья и спросила: в самом ли деле мне нужны новые девушки или я просто испытывала сестру Колчинскую? Я окинула ее взглядом и сказала, что такую, как она, взяла бы не раздумывая. "Ну что же, быть по сему, — ответила она мне и добавила:

— Но только при одном условии!" Я выслушала ее условие и долго смеялась над прихотливостью души человеческой… Ну вот, собственно, это все, что я хотела вам рассказать. Теперь прощайте.

И она ушла, оставив меня на крыльце. Какое-то время я постояла, потом снова пошла к калитке. А что мне было делать? Послать за Малгожатой и выразить ей мою благодарность? Кабы она была ей нужна… Не для благодарности сделала она это, нет, не для благодарности! Ничуть не сомневаюсь в том, что я услышала бы в ответ на мое «спасибо!» ее обычное: «Нема за цо!»

* * *

…Я оглядываюсь на свое прошлое, вспоминаю те или иные события и думаю: а как проистекала бы моя жизнь, если бы не случилось того, или того, или этого? Была бы я счастливей или несчастней? Осталась бы жива или давно уже приклонила голову к земле навеки? Однако жизнь моя состоит из череды неразрывных случаев и случайностей, и представить ее без какого-то из них так же невозможно, как спустить петлю в середине вязания: все распустится, расплетется, разойдется. Например, я никак не могла избежать того, чтобы не рассказать об описанном выше эпизоде. Быть может, я и хотела бы пропустить его, дабы создать видимость, что осталась тверда в своих намерениях касательно Малгожаты, но себя не обманешь, и без этого случая непонятно будет, почему я вернула ей свое доверие.., которое она потом, уже во Франции, использует опять же мне во вред.

Я затаила горечь на нее на всю жизнь, это правда. Порою я даже ненавижу ее. Однако стоит мне только вспомнить ноябрьские дни 1918 года, сыпнотифозный барак, заострившееся лицо доктора Сокольского, его исхудалые руки, его закатившиеся глаза, его уже предсмертный, неостановимый бред и то чувство последнего ужаса, которое меня все больше охватывало, и я чувствую, что моя обида на Малгожату меркнет, бледнеет, блекнет, растворяется в безграничной признательности за то, что она тогда сделала. Не хватит целой жизни моей для того, чтобы отблагодарить ее. Поэтому мои проклятия в ее адрес всегда будут мешаться с благословениями…

* * *

— Fracture? — спросил хирург медицинского центра «Осман», принимая снимок от красивого рентгенолога, которому бы в сериалах играть всяких жиголо-сердцеедов (причем отнюдь не вегетарианцев!), а не заниматься такой грубой прозой жизни, как съемки разных-всяких бедер, верхних и нижних конечностей…

Лишь только увидев его, Алена втихомолку порадовалась, что сегодня надела не просто какие-то там трусишки или даже стринги, а завлекательнейшие кружевные розовые штанишки, так что, надо полагать, на столе жиголо-рентгенолога она выглядела недурственно…