На войне и в тылу — по-фронтовому - [47]

Затем снова батальон углубился в тыл немцев, западнее Чудово на семь километров. Немцы нас блокировали у железной дороги, но, не добившись успеха, прекратили атаки. Днем беспощадно бомбили, а ночью били из орудий. Я потерял младшего командира Самохвалова из Шумихи. На девятый день мы вырвались из окружения, ушли в тыл противника. На своем пути громили немецкие гарнизоны, уничтожали колонны вражеских солдат и технику.

В январе 1942 года, атаковав деревню Ольховку, выбили из нее противника. Из леса вышли местные жители. Они обнимали нас, плакали, называли своими спасителями.

Жители натопили бани. Мы привели себя в порядок, отдохнули. На третий день подошел стрелковый полк, и мы получили новый приказ: занять Ольховские хутора. Но силы были неравные, и выбить противника не смогли. Я был тогда тяжело ранен и командование отделением передал челябинцу Алексееву».

Еще одно воспоминание. Рассказывает бывший командир взвода Николай Павлович Тукмачев, ныне живущий в Качканаре:

«Мы выгрузились из эшелона и на лыжах пошли к фронту. Ночью перешли Волхов по льду и внезапным ударом выбили противника. На рассвете появились немецкие самолеты и на бреющем полете сбрасывали бомбы. Деревня Бор запылала огромным факелом. Каким долгим нам показался этот зимний день.

Меня со своим взводом направили в подчинение командира 382-й стрелковой дивизии. Наверно, никогда так быстро не узнаешь людей, как в боевой обстановке. Вот солдат Брюханов. Ни у кого во взводе не было такого тонкого слуха. Мы с товарищами часто предостерегались по его сигналу, он всегда чувствовал близкую опасность. Пулеметчик Краснокутский, человек огромного роста и большой физической силы, казалось, играючи мог стрелять на ходу из ручного пулемета. Много раз он выручал нас».

Об одном из рейдов рассказывает писарь 43-го батальона Дмитрий Прокопьевич Сократов.

«В разведку отобрано 15 человек. Ночью тронулись в путь. Впереди группа захвата, а в 25 метрах группа прикрытия, в ней был и я. На пути ряды колючей проволоки. Разрезали ее, да так, что ни одна консервная банка, подвешенная к ней, не звякнула. Устремились в проход, и в этот момент услышали немецкую речь: группа фашистов ползла в нашу сторону. Один заметил наших разведчиков, неистово закричал и бросился к своим окопам. В ту же минуту был скошен автоматной очередью, но из немецких траншей застрочили пулеметы. Вскрикнул и затих Миша Хитько. Ранен или убит? Я потащил его, сначала волоком, затем на спине нес.

Разведчики в короткой схватке с немцами схватили одного «языка». Возвращались, отстреливаясь. Погибло пять наших товарищей. Мишу Хитько отправили в медсанбат, меня наградили медалью «За боевые заслуги».

Какие бы трудности ни испытывали, мы твердо верили, что рано или поздно блокаду прорвем. Вот как писал красноармеец Д. Дворецкий в стихотворении, помещенном во фронтовой газете:

…За Волховом бой-канонада,

Но скоро в огне и дыму

Дойдем мы до стен Ленинграда

И руки протянем ему.

Немцы несколько раз замыкали коридор в Мясном бору. Нам недоставало боеприпасов, снарядов. Была острая недохватка продовольствия и фуража. В пищу употребляли мясо убитых лошадей, собирали клюкву, добывали березовый сок — называли березы донорами.

10 июня к Мясному бору было стянуто три крупных воинских части. Но только 19 июня был пробит коридор шириной 300 метров, и по нему под огнем противника шли солдаты. Враг не раз закрывал нам путь. Севернее Спасской Полисти наши танки встали в две цепочки, образуя коридор, чтобы не дать замкнуть его. Немцы шли в контратаки, били по танкам прямой наводкой. 25 июня немцы снова замкнули коридор. Но воины пробивались в жестоких схватках с врагом.

«Долиной смерти» назвали места вокруг Мясного бора. Шесть тысяч советских воинов погибло там, восемь тысяч пропало без вести. После войны с каждой пулеметной позиции немцев было здесь собрано от 700 до тысячи килограммов гильз.

2-я ударная армия в течение пяти месяцев приковывала к себе до 16 фашистских дивизий, сорвав попытку врага взять штурмом Ленинград. После выхода из окружения она пополнилась и готовилась к новому прорыву.

Командованию стало известно, что фашисты намечают новый штурм Ленинграда. Чтобы сорвать планы немцев, наши войска в конце августа начали наступление и продвинулись за месяц боев более чем на 30 километров. В этой операции участвовало три челябинских лыжных батальона — 241-й, 242-й и 243-й. 241-м командовал Андрей Максимович Давыдов. Он освобождал западную Украину, прошел с боями до Австрии. Свой патрон, что оставлял для себя, находясь в боях Синявинской операции, пронес до первого боя с Японией. Имеет свыше 30 правительственных наград и четыре иностранных ордена.

Во время Синявинской операции гвардейский корпус под командованием Гагена был зажат немецкими частями, но продолжал сражаться. Батальон А. М. Давыдова занимал круговую оборону — пятачок в три километра, окруженный тремя кольцами немецкой обороны. Лыжники вели разведку, охраняли штаб, держали связь со штабами частей, что были вне кольца.

Немцы бомбили постоянно. Старшина батальона находчивый, смекалистый Илья Матвеевич Кочетов (ныне живет в совхозе «Уйский») выкопали с товарищами в высоте нишу, закрепили стены и потолок бревнами. Закатили туда полевую кухню и готовили пищу регулярно. Когда продуктов не хватало, приходилось ездить на броневике принимать подарки от немцев. Разведчики не раз видели, как немецкие самолеты на условные сигналы сбрасывали продукты. Давыдов выбрал место между очагами немецкой обороны. И когда появились самолеты, лыжники из ракетницы подали сигналы. Через несколько дней лыжники повторили эту операцию. И снова вернулись благополучно. Когда же третий раз они подали сигнал, самолеты снизились, но груза не сбросили. Следом летели бомбардировщики и начали бомбить тот участок, где находились разведчики.