На войне Дунайской - [42]

Командование турецких войск на Западных Балканах, после захвата русскими Этрополя, отказалось от активных действий для спасения осажденной Плевны, и это предрешило ее участь: Осман-паша сдал свою армию. Последовал переход отряда Радецкого тремя колоннами через Центральные Балканы и снятие осады Шипкинского гарнизона, о чем читателю уже известно.

Гурко продвигался в глубь гор в общем направлении на Софию.

Накануне перехода через Западные Балканы, Кавказская казачья бригада вошла в передовую группу отряда. Эту группу возглавил генерал Раух.

Осетинский дивизион получил долгожданное пополнение с Кавказа. Преодоление Западных Балкан войсками генерала Гурко было не менее трудным, чем переход Скобелева через Иметлийский перевал. Достаточно сказать, что захваченный ночью снежной бурей отряд генерала Дандевиля потерял около 900 человек обмороженными, отступил в долину Этрополя и только со второго раза преодолел хребет. Невероятные трудности вынес отряд генерала Карцова в рейде через Троянский перевал. Переход здесь казался невозможным. Солдаты проваливались по пояс в ямы, занесенные снегом; скатывались по оголенным каменным плитам, потом вновь взбирались на скалистые гребни и, преодолев их, катились вниз, как снежная лавина. Но не только в этом дело: группировка Карцова была перехвачена сильным укреплением турок, но мужественный и талантливый генерал разведал обходной путь и вывел войска в Софийскую долину.

16 декабря, вместе с передовыми войсками Западного отряда, Владикавказско-осетинский и Кубанский кавалерийские полки неожиданно для противника спустились с гор на Софийскую дорогу.

1 января 1878 года завязался бой С колонной турецких войск на шоссе под Горным Бугаровым. Колонна, состоящая из многочисленных таборов низама и конницы мустахфиза, представляла собой часть гарнизона Софии. Она вышла для защиты города на более удобных позициях.

Густой перелесок скрывал развернутый для боя Владикавказско-осетинский полк, выполнявший задачу «наблюдения» за шоссе. Но роль пассивных наблюдателей никогда не устраивала удалых терских казаков и осетинских всадников. Полковник Левис послал донесение генералу Черевину о начале «дела», и боевая спутница бригады — 8-я Донская батарея открыла огонь по коннице.

Не дожидаясь, пока турки развернутся в боевой порядок, Левис повел свои сотни в атаку. «Ни единый всадник русской конницы не появлялся прежде в Софийской долине», — говорит летописец Кавказской бригады И. Тутолмин.

Турецкая кавалерия не приняла сабельного боя и ускакала. Прибывший к месту сражения генерал Черевин приказал двум осетинским сотням преследовать конницу башибузуков.

— Тохма! Разма! — раздавались возгласы офицеров и рядовых всадников. Осетинского дивизиона.

Здесь вновь повторилась атака с резким поворотом вправо и влево, куда устремились в своем бегстве башибузуки.

Группа всадников во главе с Иналуком Кайтовым и Татарканом Томаевым врубилась в охрану огромного турецкого обоза. Если в чистом поле аскеры не выдерживали сабельного удара, то у вереницы повозок они стояли крепко, как за ложементами или крепостной стеной.

Заметив, что горстка храбрецов бьется с целым табором турок и может погибнуть в неравном бою, Левис послал терскую сотню есаула Пархоменко на выручку. Но пока казаки прискакали и вступили в бой, на шоссе произошел случай, который спустя несколько дней нашел отражение в Дунайской песне осетин.

Всадник Гаппо Датиев перепрыгнул на коне через «редут» повозок и начал рубить направо и налево оголтелых турок, беспрерывно кричащих «алла-лла» и стреляющих по цепям казаков. Татаркан Томаев поспешил на помощь другу, набросился на группу аскеров, уже окруживших бесстрашного воина.

Турки сбили Датиева с коня, ранив его штыком в левую руку. Татаркан разогнал шашкой скопище аскеров, поднял раненого товарища и положил на седло своего коня. В этот момент какой-то шальной снаряд, выпущенный турецкой батареей, взорвался в самой середине обоза. Конь Томаева рванулся в сторону и понес на себе Датиева к цепям казаков.

Татаркан махал шапкой казакам, чтобы вывезли раненого из огня. Но не заметил Томаев, как подкрались к нему аскеры, как наставили свои штыки.

— Эй, Татаркан, оглянись! — кричал Гайтов и мчался на выручку.

Эх, Татаркан, Татаркан! Не увидишь ты никогда синего неба любимой Осетии, не встретят тебя отец-мать у порога родного хадзара[20] в ауле Рук. Эх, Татаркан! Ты спас своего друга Гаппо Датиева, но сам не оглянулся вовремя…

С возгласами «алла-лла» турки подняли на штыках легкое тело джигита. Он еще держал шапку в руке, как будто прощаясь с друзьями.

Началась сеча, подобная той, у Ловчи, когда перестало биться прекрасное сердце Гуда Бекузарова. Место Гуда занял Томаев из аула Рук. Теперь и он лежит на снегу, окруженный трупами тех, кто убил его. Жестоко мстят друзья за гибель Татаркана, ведь он не пожалел своей жизни, чтобы спасти раненого Гаппо. И он спас товарища, а сам угас, как свеча на ветру.

Опомнился раненый Гаппо Датиев, узнал об участи Томаева и попросил казаков, чтобы помогли сесть на коня. Перевязали терцы горячую рану, подвели коня — садись, крепче держись в седле, мсти за гибель друга. И помчался Датиев туда, где рубились осетины с табором аскеров.