На вершине мира - [15]

В Нарьян-Маре перед труднейшим этапом перелета через море несколько дней ушло на тщательную подготовку самолетов к полету. Зимовщики принимали деятельное участие во всех авралах. Ширшов и Федоров ездили в лес, рубили еловые ветки, затем помогали экипажу поднимать самолет на домкратах, подрывали лыжи и подкладывали под них ветви, пытаясь предохранить лыжи от примерзания к аэродрому. Когда у Головина не ладилась радиостанция, [53] Эрнст Кренкель провел у самолета двое суток, помогая радиотехникам в проверке и установке передатчика. Это был энергичный, жизнерадостный коллектив. Где бы ни появлялся Папанин и его товарищи — немедленно раздавался бурный смех, гремели веселые восклицания, слышались шутки. Весь коллектив обошла крылатая фраза, пущенная Папаниным при виде одетого в меха пилота Мазурука:

— Что ты на полюс собрался, что ли?

Вечерами они много и упорно работали, подбирая «хвосты». Папанин и Федоров вычерчивали всевозможные графики, облегчающие производство вычислений на полюсе; Ширшов проверял таблицы поправок к показаниям приборов; Кренкель обновлял в памяти позывные всех радиостанций мира. Упорная работа разряжалась часто общим веселым смехом. Тогда они обменивались несколькими шутливыми замечаниями и затем снова склонялись над столом. Закончив составление карты положения небесных светил в апреле, Федоров предпринял проверку хронометров. Затем он взял на учет часы всех участников зимовки и ежедневно проверял их ход по радио.

— Если хронометры утонут, они нам их заменят, — объяснял он недоумевающим.

По мере возможности они старались отдыхать. Играли в шахматы; победителем большей частью оставался Кренкель, и Ширшов уже величал его «чемпионом Северного полюса». Немного читали. Книг у нас с собой почти не было во избежание излишней загрузки и без того перегруженных машин. Узнав, что Кренкель помнит наизусть почти всего «Евгения Онегина», Папанин страшно обрадовался и громогласно посвятил Кренкеля в звание «библиотеки». [54]

— И дополнительного веса нет, и приятно: Пушкин!

Так шли последние дни пребывания на материке. Они были наполнены работой, весельем, смехом. Эти люди, отправляющиеся на опасную и весьма рискованную зимовку, на дрейфующий лед полюса, были слиты из спокойной отваги джеклондонских героев, концентрированного опыта советских полярников и большевистской воли к победе.

Как-то вечером мы стояли с Папаниным на крыльце здания совхоза. Надвигалась тихая безветренная ночь. Чудесное звездное небо раскинулось над Нарьян-Маром. По небу, затухая и вспыхивая, тянулись полосы прозрачной светящейся материи. Как будто кто-то гигантской кистью мазнул серебристой краской по звездному куполу. Начиналось северное сияние. Мы курили и молчали.

— А какие замечательные северные сияния мы увидим на вышке мира, — задумчиво произнес Папанин. — Скорее бы уж домой — на полюс!

Постепенно гасли краски небосклона. Мимо дома промчались упряжки оленей.

Курс — норд

Уже много дней мы гостим в Нарьян-Маре — центре Ненецкого национального округа. Наши самолеты стоят на широком привольи могучей Печоры и чуть серебрятся весенним инеем. Весна преследует нас. Она бежит по нашим следам на север. Мы еле-еле успели выскочить из подтаявшего Архангельска и сейчас здесь снова ощущаем могучее дыхание тепла, влажного воздуха и ласкового, однако, не радующего [55] нас, солнца. Аэродром раскисает на глазах, снег становится мокрым, липким, рыхлым. Погода каждый день меняется, на трассе висит низкая хмурая облачность. Все самолеты уже давно готовы к старту на остров Рудольфа. Мы каждый день прощаемся с материком, с надеждой выходим на берег реки и, хмурые, возвращаемся обратно в город. Нам кажется, что даже гостеприимные жители этого далекого заполярного города начинают относиться к нам с некоторым пренебрежением, как бы косясь на нас за беспомощность перед циклонами и метеорологическими фронтами, в изобилии обрушивающимися на наш дальнейший путь.

Десятого апреля у Шмидта состоялось традиционное совещание командиров кораблей. Дзердзеевекий — Перун экспедиции — коротко и насупленно сообщил собравшимся о том, что ждет нас впереди. На мысе Желания гуляет шестибалльный ветер, в бухте Тихой немного штормит, на Рудольфе идет ледяная крупа. С запада приближается циклон с низкой облачностью, который может закрыть Нарьян-Мар.

— По сравнению с тем, что было раньше, погода не плохая, — заметил Шмидт. — Как смотрят товарищи командиры?

Наступило молчание. Его прервал Водопьянов.

— По-моему, лететь, — сказал он. — Нам главное проскочить над Новой Землей. В море погода лучше. В прошлом году мне приходилось наблюдать всякие явления в архипелаге: в море туман — купол открыт, в море светло — купол закрыт. Там какая-то трехсменная фабрика непогоды работает. Нужно уловить момент и лететь.

— Сумеем ли мы вернуться обратно, если [56] окажется, что архипелаг Франца-Иосифа закрыт облаками? — спросил Головин.

— Нет, — ответил Дзердзеевский, — Нарьян-Мар к этому времени будет тоже закрыт.

Решили так: в два часа утра общий подъем, в пять часов вылетает наш дальний разведчик Головин, через час трогается вся эскадра.