На тротуаре - [7]
Только раз он спросил:
— Ты мне поможешь, доктор? — потом замолчал. Но немного погодя застонал и сказал: — Тяжко мне, доктор.
— Расскажи подробно, что ты чувствуешь?
— Душит меня… сильно душит.
Сердечная слабость начинается. Или она началась раньше, а теперь дело идет к концу. Евгений лихорадочно ищет пульс. Может быть, это уже колапс? Есть ли пот? Холодный, липкий пот?.. Есть ли такой пот? Нет. Но зрачки… надо посмотреть зрачки и прежде всего пульс… Евгений прикасается к коже. Ощущает ее. Чувствует даже волоски на ней, но артерию найти не может. Неужели конец? Евгений быстро ощупывает руку выше. Там вообще нельзя уловить пульса. Снова ищет ниже.
— Симо… ты слышишь меня, Симо?
Склоняется над больным. Тот тяжело дышит и медленно открывает глаза.
— Я слышу, доктор.
— Как ты, Симо? Прошу тебя, скажи, как ты?
И снова ищет пульс. Наконец находит. Второпях он искал его не там, где надо.
Сердце билось совсем ровно. Так ровно, что Евгений обрадовался и подумал, что теперь больной вне опасности. Но через некоторое время смерил температуру — оказалось, что она поднимается. Почти сорок. Дыхание больного стало затрудненным. Он пытался кашлять, но сил не было и дыхание замирало вместе с кашлем.
Все, что он сделал, пока было безрезультатно. Вероятно, это вирусная пневмония, тут пенициллин не действует.
Раз десять он заглядывал в справочник, проверял, не упустил ли чего-нибудь. Нет, все возможное он сделал. Будь больной даже в Софии, вообще где угодно — все было бы так же. Больше ничего нельзя предпринять.
Это каждому будет ясно. И к ответственности его не привлекут. Какой маленький этот Симо. В чем только душа держится! Оттого-то его и прозвали Симо-душа. Он и стонал как-то деликатно. Тихо, сдавленно, сдерживался изо всех сил, а когда уже было невмоготу, говорил: «Ох… тяжко…» Временами открывал рот и жадно хватал воздух, как рыба, выброшенная на берег.
Прошло полчаса или час. Вдруг громко постучали. Евгений вздрогнул. Встал и быстро открыл дверь. Перед домом стояли четверо шахтеров. Они были в спецовках, Смена только что кончилась.
— Заходите… заходите быстрее. — И тут же повел их к больному. Шахтеры подошли к Симо. Один снял шапку и спросил:
— Ну что, как ты?
Симо слабо улыбнулся.
— Пришли, значит, меня проведать…
— Потом… потом… — вмешался Евгений, приглашая шахтеров сесть. Они уже брали стулья, но тут он сказал:
— Или лучше… подите вымойтесь… поешьте… А потом снова приходите…
Рабочие переглянулись. Не решались уйти. Чего-то ждали. Евгений стал объяснять:
— Говорю, чтобы вы потом зашли… не все… один или двое… можете понадобиться…
Он все еще стоял и смотрел на них. Ждал. Сам не знал чего. Как всегда, ему хотелось что-то досказать, объяснить.
— Они пусть идут, — нарушил молчание один из шахтеров. — А я останусь тут. Потом кто-нибудь меня сменит.
Остальные посмотрели на Евгения.
— Идите… идите… как сказал… Вас как зовут?
— Цветан.
— Да, как сказал Цветан.
И вдруг ему стало необыкновенно легко. Больной все так же стонал, но теперь Евгению все представлялось в розовом свете. И он снова для большей уверенности повторил:
— Сделаем, как сказал Цветан. — И замолчал. Выжидательно посмотрел на Цветана.
Шахтеры еще не ушли, когда Цветан спросил:
— Ты горчичники ему ставил?
— Нет.
— Старинное средство, — заговорил Цветан. — Вдруг поможет?
— Поставим, конечно… сейчас же… Что дать?
— Дай горчицу.
Евгений достал горчицу.
— Теперь дай воды. Марля у тебя есть?
— Есть.
Евгений наклонился и стал быстро размешивать горчицу.
— Так хватит? — и поднял глаза.
— Еще помешай чуть-чуть.
— Теперь, наверно, готова.
— Готова, — определил Цветан.
— А теперь поставить?
Спросил и вдруг увидел себя со стороны. Совершенно отчетливо. Точно таким, каким Магда видела его постоянно. Держит в руках горчичную кашицу, пальцы в горчице, а он повернул голову к Цветану и спрашивает: «А теперь поставить?»
Что же еще делать? Он очень хорошо, отлично знает, что надо делать… но спрашивает… спрашивает, находя в этом удовольствие. Высшее удовольствие в том, что кто-то стоит за спиной и указывает, что надо делать. Потому-то Магда и сказала, что он не может быть один, что всегда кто-то должен его поддерживать.
Тут он понял, что значит стыд.
Захотелось исчезнуть. Убежать. Еще дальше от Софии — туда, где его никто не знает. Подальше от тех, кто десятки раз видел его с горчичной кашицей в руках.
Прошло несколько дней. Симо выздоровел. Это было хорошо, но ничего не меняло. Надо было провести в шахте санитарно-гигиенические мероприятия, пойти к завхозу Маринову, распорядиться, чтобы он навел порядок на продовольственных складах.
Надо было… а он даже не осмелился потребовать себе комнату. Прошло еще несколько дней. На складах по-прежнему было грязно. В любой момент могла вспыхнуть эпидемия. В честь врача, приехавшего проводить оздоровительные мероприятия!
Шли часы, дни… и сколько раз Евгений вспоминал о Маринове, столько раз говорил себе, что не может заставить его навести порядок на складах. А как только его видел, окончательно убеждался, что не сможет. И перед Мариновым он чувствовал себя таким же беспомощным, как перед Магдой. В ее присутствии он тоже не мог избавиться от неуверенности. При виде Магды у него пересыхало в горле, так же как при виде Маринова. Точно так же. А владеть собой нужно всегда.
Жил-был на свете обыкновенный мальчик по прозвищу Клепа. Больше всего на свете он любил сочинять и рассказывать невероятные истории. Но Клепа и представить себе не мог, в какую историю попадет он сам, променяв путевку в лагерь на поездку в Кудрино к тетушке Марго. Родители надеялись, что ребенок тихо-мирно отдохнет на свежем воздухе, загорит как следует. Но у Клепы и его таксы Зубастика другие планы на каникулы.
Без аннотации Мохан Ракеш — индийский писатель. Выступил в печати в 1945 г. В рассказах М. Ракеша, посвященных в основном жизни средних городских слоев, обличаются теневые стороны индийской действительности. В сборник вошли такие произведения как: Запретная черта, Хозяин пепелища, Жена художника, Лепешки для мужа и др.
Без аннотации Рассказы молодого индийского прозаика переносят нас в глухие индийские селения, в их глинобитные хижины, где под каждой соломенной кровлей — свои заботы, радости и печали. Красочно и правдиво изображает автор жизнь и труд, народную мудрость и старинные обычаи индийских крестьян. О печальной истории юной танцовщицы Чамелии, о верной любви Кумарии и Пьярии, о старом деревенском силаче — хозяине Гульяры, о горестной жизни нищего певца Баркаса и о многих других судьбах рассказывает эта книга.
Без аннотации Предлагаемая вниманию читателей книга «Это было в Южном Бантене» выпущена в свет индонезийским министерством общественных работ и трудовых резервов. Она предназначена в основном для сельского населения и в доходчивой форме разъясняет необходимость взаимопомощи и совместных усилий в борьбе против дарульисламовских банд и в строительстве мирной жизни. Действие книги происходит в одном из районов Западной Явы, где до сих пор бесчинствуют дарульисламовцы — совершают налеты на деревни, поджигают дома, грабят и убивают мирных жителей.
Повесть известного китайского писателя Чжан Сяньляна «Женщина — половинка мужчины» — не только откровенный разговор о самых интимных сторонах человеческой жизни, но и свидетельство человека, тонкой, поэтически одаренной личности, лучшие свои годы проведшего в лагерях.
Меня мачеха убила, Мой отец меня же съел. Моя милая сестричка Мои косточки собрала, Во платочек их связала И под деревцем сложила. Чивик, чивик! Что я за славная птичка! (Сказка о заколдованном дереве. Якоб и Вильгельм Гримм) Впервые в России: полное собрание сказок, собранных братьями Гримм в неадаптированном варианте для взрослых! Многие известные сказки в оригинале заканчиваются вовсе не счастливо. Дело в том, что в братья Гримм писали свои произведения для взрослых, поэтому сюжеты неадаптированных версий «Золушки», «Белоснежки» и многих других добрых детских сказок легко могли бы лечь в основу сценария современного фильма ужасов. Сестры Золушки обрезают себе часть ступни, чтобы влезть в хрустальную туфельку, принц из сказки про Рапунцель выкалывает себе ветками глаза, а «добрые» родители Гензеля и Гретель отрубают своим детям руки и ноги.