На трассе — непогода - [28]

Лиза выслушала все это и рассмеялась; Семен тут же отметил, что смеется она хорошо, открыто и весело.

— Нет, у меня совсем не такой космический взгляд. У меня все просто и противно… Слушай, а с тобой и верно можно потолковать. А сначала подумала: вот дундук.

— Это почему же?

— Так, показалось. Теперь не важно. Понимаешь, я, наверное, не смогу как следует тебе объяснить, почему удрала. На словах трудно. Старики у меня каждый по отдельности ничего, если хочешь знать, по отдельности хорошие. Но, понимаешь, года три назад я узнала, что живут они вместе из-за меня.

— Не понял.

— Тут понимать нечего. Они давно не любят друг друга. У каждого из них есть свои истории. Кажется, все началось с мамы. Она полюбила одного человека и стала встречаться с ним. Отец узнал. А расходиться они не стали. Они решили, что надо сохранить семью ради меня. Ты даже не можешь представить, как это противно. Они решили, что когда я окончу школу и мне станет восемнадцать, они могут считать себя свободными друг от друга полностью. Но теперь уж мне девятнадцать, но ничего не изменилось.

— Ты хочешь, чтобы они разошлись? — спросил Семен.

— Нет, мне теперь все равно. Вот только противно, что они всего боятся: как, мол, будут говорить в поселке да что делать с квартирой… Еще смешно: отец пытается меня учить — в жизни главное честность. Но если хочешь знать, я не только из-за этого удрала. Они все для меня делают, но мне ничего не надо. Я хочу сама все добывать, что мне нужно. И я решила: уеду — им не о ком будет заботиться, и они сами о себе, может быть, начнут думать.

— Но ты же сказала, что к тетке…

— Сначала к тетке. Надо же с чего-то начинать. Знаешь, какая у меня мировая тетка. Я у нее только первые дни, потом работу найду…

Они подошли к зимней гостинице, справа от нее меж деревьев стояла беседка — такие обычно ставят во дворах у детских площадок, — а за ней был обрыв, где за кустами лежал всякий хлам — ржавые спинки кроватей, дырявые ведра, куски железа.

— Пойдем туда, посидим, — сказал Семен. — Странно все-таки: одни на Восток едут себе место искать, а ты — в Европу. Вот у нас полон остров девушек, за чем только ни приехали: кто на заработок, кто мир посмотреть. Но ведь то, что ищешь, не лежит где-то готовенькое, оно внутри тебя.

Она сидела, поджав ноги, стертые до голубизны джинсы на ее коленях натянулись, она охватила их руками, смотрела на Семена задумчиво.

— Наверное, — сказала она. — Но мне лучше уехать подальше. Я полгода деньги на дорогу копила, все лето техничкой в цехе работала, видишь, какие у меня руки. — Она протянула ладошки, тонкие пальцы были в ссадинах, кожа растрескалась.

— У тебя цель какая-то есть? — спросил он.

— Еще не знаю… Тут я запуталась. Не могу придумать себе профессию. Но не это важно, главное — начать, а там пойдет.

Семен подумал и решил, что ей можно рассказать о капитане Сидорове, о военном юристе, который приезжал на заставу.

Впрочем, рассказывать особенно было нечего, тут нет никакой занимательной истории, просто у Семена произошла встреча с человеком, которая заставила подумать, как жить дальше.

Познакомился Семен с капитаном Сидоровым прошлым летом. Вернулся из наряда, было свободное время и заглянул в комнату боевой славы, где было тихо, прохладно, можно было почитать или написать письмо. Капитан сидел за столом, что-то быстро записывал, и когда Семен его поприветствовал, он встал. Сидоров был высокого роста, у него был выдвинут вперед заостренный подбородок, прямой нос, полные губы и очки с толстыми стеклами; Семен сразу заметил, что человек этот незлой, он улыбнулся ему по-доброму. Они быстро разговорились, и Сидоров, узнав, что Семен свободен, предложил пойти половить форели.

Они славно порыбачили, разожгли небольшой костерок и там, возле речки, разговорились по-настоящему. Капитан Сидоров прежде по специальности был дозиметристом, и во время маневров из-за неполадки в приборе с ним произошло несчастье — он облучил глаза радиоактивным кобальтом. Врачи поставили ему тяжелый диагноз. Семен не помнит, как называется эта болезнь, выражается же она в том, что у человека возникает несоответствие зрения, все предметы как бы смещаются в плоскости, двоятся, троятся, а когда болезнь прогрессирует, то в центре зрения возникает желтое пятно. Никакие очки не помогают, и человек медленно идет к слепоте. Капитан Сидоров выяснил, что у него есть лет семь или восемь, пока он не потеряет зрение совсем. Он понимал, что на прежней работе оставаться не может, ему было двадцать семь, он успел жениться и обзавестись двумя сыновьями. Капитан пошел учиться на военного юриста, а потом попросился в Приморье с тем расчетом, что здесь год службы идет за два, а это значило — к тому времени, как он выйдет из рабочего строя, сможет уйти на пенсию.

Все же, честно говоря, не его история потрясла Семена, хотя она и дала повод ко многим размышлениям. Главное же для него было в другом. Иногда думают, что юристы имеют дело только с отклонениями, но по тем же рассказам капитана Сидорова он понял, что это не так, они имеют дело со всеми сторонами жизни человека в обществе, а то, что называется отклонениями, возникает порой из-за того, что люди бывают слепы и глупы к чужим чувствам; вот почему Семен и стал думать, что главной объединяющей силой может стать любовь к людям, а юридическая наука должна этому помочь. Это вовсе не означает, что, мол, только юристы имеют свою цель; Семен лишь объяснял, как у него появилась своя мечта. Может быть, ничего еще и не выйдет из задуманного, но пока он твердо решил идти в юридический. Висеть у кого-нибудь на шее не собирался, потому и был у него план по возвращении в Москву пойти на работу, а учиться заочно…