На тебя, моя душа, век глядел бы не дыша… - [8]

Но точно вызов в суд или в собес,

К стеклу прижался желтый лист осенний

И я прочел на бланке: ты не гений! –

Коротенькую весточку с небес.

Я выглянул в окошко – ну нельзя ж,

Чтоб в этот час, чтоб в этот миг ухода

Нисколько не испортилась погода,

Ничуть не перестроился пейзаж!

Все было прежним. Лужа на крыльце.

Привычный контур мусорного бака.

И у забора писала собака

С застенчивой улыбкой на лице.

Все так же тупо пятился в окно

Знакомый голубь, важный и жеманный…

…И жизнь не перестала быть желанной

От страшного прозренья моего!..

1984

«Не о том разговор, к ак ты жил до сих пор…»

Не о том разговор, как ты жил до сих пор,

Как ты был на решения скор,

Как ты лазал на спор через дачный забор

И препятствий не видел в упор…

Да, ты весело жил, да, ты счастливо рос,

Сладко елось тебе и спалось,

Только жизнь чередует жару и мороз,

Только жизнь состоит из полос…

И однажды затихнут друзей голоса,

Сгинут компасы и полюса,

И свинцово проляжет у ног полоса,

Испытаний твоих полоса…

Для того-то она и нужна, старина,

Для того-то она и дана,

Чтоб ты знал, какова тебе в жизни цена

С этих пор и на все времена.

Ты ее одолей. Не тайком, не тишком,

Не в объезд – напрямик и пешком,

И не просто пешком, то бишь вялым шажком,

А ползком, да еще с вещмешком!..

И однажды сквозь тучи блеснут небеса,

И в лицо тебе брызнет роса–

Это значит, что пройдена та полоса,

Ненавистная та полоса…

А теперь отдыхай и валяйся в траве,

В безмятежное небо смотри…

Только этих полос у судьбы в рукаве –

Не одна, и не две, и не три…

1984

Пенсионеры

Сидят на дачах старенькие ВОХРы

И щурятся на солнце сквозь очки.

Послушаешь про них – так прямо волки,

А поглядишь – так ангелы почти.

Их добрые глаза – как два болотца –

Застенчиво мерцают из глазниц,

В них нет желанья с кем-нибудь бороться,

В них нет мечты кого-нибудь казнить.

Они не мстят, не злятся, не стращают,

Не обещают взять нас в оборот–

Они великодушно нам прощают

Все камни в их увядший огород.

Да, был грешок… Такое было время…

И Сталин виноват, чего уж там!..

Да, многих жаль… И жаль того еврея,

Который оказался Мандельштам…

Послушать их – и сам начнешь стыдиться

За слов своих и мыслей прежний сор:

Нельзя во всех грехах винить статиста,

Коль был еще и главный режиссер.

…Но вдруг в глазу, сощуренном нестрого,

Слезящемся прозрачной милотой,

Сверкнет зрачок, опасный, как острога.

Осмысленный. Жестокий. Молодой.

И в воздухе пахнет козлом и серой,

И загустеет магмою озон,

И радуга над речкой станет серой,

Как серые шлагбаумы у зон.

Собьются в кучу женщины и дети.

Завоют псы. Осыплются сады.

И жизнь на миг замрет на белом свете

От острого предчувствия беды.

По всей Руси – от Лены и до Волги –

Прокатятся подземные толчки…

…Сидят на дачах старенькие ВОХРы

И щурятся на солнце сквозь очки…

1987

Анонимщикам

Пошла охота, знать, и на меня –

Все чаще анонимки получаю…

Я всем вам, братцы, оптом отвечаю,

Хотя и знаю ваши имена.

Какой опоены вы беленой,

Какой нуждой и страстью вы гонимы,

Сидящие в засаде анонимы,

Стократно рассекреченные мной?..

С какой «великой» целью вы в ладу,

Когда часами спорите в запале,

Попали вы в меня иль не попали,

И если да – когда ж я упаду?..

Но если даже я и упаду

И расколюсь на ржавые запчасти –

То чье я обеспечу этим счастье

И чью я унесу с собой беду?..

Вот снова пуля срезала листву

И пискнула над ухом, точно зуммер.

А я живу. Хвораю, но не умер.

Чуть реже улыбаюсь, но живу.

Но – чтобы вы утешились вполне

И от трудов чуток передохнули –

Спешу вам доложить, что ваши пули –

От первой до вчерашней – все во мне.

Не то чтоб вы вложили мало сил,

Не то чтоб в ваших пулях мало яда –

Нет, в этом смысле все идет как надо,

Но есть помеха – мать, жена и сын.

Разбуженные вашею пальбой,

Они стоят бессонно за плечами, –

Три ангела, три страха, три печали,

Готовые закрыть меня собой.

Я по врагам из пушек не луплю,

Не проявляюсь даже в укоризне,

Поскольку берегу остаток жизни

Для них троих – для тех, кого люблю.

И ненависти к вам я не таю –

Хоть вы о ней изрядно порадели! –

Вы не злодеи, вы – жрецы идеи,

Нисколько не похожей на мою.

А кто из нас был кролик, кто – питон,

Кто жил попыткой веры, кто – тщетою –

Все выяснится там, за той чертою,

Где все мы, братцы, встретимся потом…

1987

Михайловское

Поэты браконьерствуют в Михайловском,

Капканы расставляют и силки,

Чтоб изловить нехитрой той механикой

Витающие в воздухе стихи.

Но где ж они, бациллы вдохновенья,

Неужто не осталось ничего?

Пошарьте-ка в чернильнице у гения

Да загляните в шлепанцы его!..

Ищите же, спешите же, усердствуйте,

Дышите глубже, жители столиц,

Затем, чтоб каплю пушкинской эссенции

В своих разбойных легких растворить!

А впрочем, разглядим их в новом качестве,

Оставив обличительный трезвон:

Ей-богу, в их как будто бы чудачестве

Есть свой – весьма трагический – резон!

Всю жизнь они потели от усердия,

Хватая друг у друга черпаки,

А вот теперь им хочется бессмертия,

Щепотку ирреальной чепухи!..

Назначенные временно великими,

Они в душе измученной таят

Тоску по сверхтаинственной религии,

Религии по имени талант.

И хоть они публично почитаемы

За их, как говорится, трудодни, –

Они никем на свете не читаемы,

За исключеньем собственной родни.

И хоть у них, певцов родной истории,

Сияет финский кафель в нужниках, –