На тебя, моя душа, век глядел бы не дыша… - [7]

Клавочка, позволите

Вас на разговорчик?»

Как сомы под сваями –

Вкруг твоей юбчонки

Крутятся да вертятся

Лысые мальчонки.

Клавка смотрит вопросительно и горько –

Ей не слышится, не дышится уже

В этом диком и цветном, как мотогонка,

Восхитительном и жутком кураже!..

Но опять шуршит под шинами дорога

И мерцает дождевая колея…

Едет утречком на лекцию дуреха,

Ослепительная сверстница моя.

1973

Двор

Вечером мой двор угрюмо глух,

Смех и гомон здесь довольно редки –

Тайное правительство старух

Заседает в сумрачной беседке.

Он запуган, этот бедный двор,

Щелк замка – и тот как щелк затвора.

Кто знавал старушечий террор,

Согласится – нет страшней террора.

Пропади ты, чертова дыра,

Царство кляуз, плесени и дуста! –

Но и в мрачной пропасти двора

Вспыхивают искры вольнодумства:

Якобинским флагом поутру

Возле той же старенькой беседки

Рвутся из прищепок на ветру

Трусики молоденькой соседки!

1974

Игра в «Замри»

Должно быть, любому ребенку Земли

Знакома игра под названьем «замри».

Орут чертенята с зари до зари:

«Замри!..»

«Замри» – это, в общем-то, детский пароль,

Но взрослым его не хватает порой.

Не взять ли его у детишек взаймы –

«Замри?»

Нам больше, чем детям, нужны тормоза,

Нам некогда глянуть друг другу в глаза.

Пусть кто-нибудь крикнет нам, черт побери:

«Замри!»

Послушай-ка, друже, а что если вдруг

Ты мне не такой уж и преданный друг?

Да ты не пугайся, не злись, не остри –

«Замри!»

Противник, давай разберемся без драк –

А что если ты не такой уж и враг?

Да ты не шарахайся, как от змеи,–

«Замри!»

О, как бы беспечно ни мчались года, –

Однажды наступит секунда, когда

Мне собственный голос шепнет изнутри:

«Замри!»

И память пройдется по старым счетам,

И кровь от волненья прихлынет к щекам,

И будет казаться страшней, чем «умри», –

«Замри».

1975

Песня о чилийском музыканте

Чья печаль и отвага

Растревожили мир?..

Это город Сантьяго

Хрипло дышит в эфир!..

Был он шумен, и весел,

И по-южному бос,

Был он создан для песен

И не создан для слез.

В этом городе тесном

Жил, не ведая бед,

Мой товарищ по песням,

Музыкант и поэт.

Он бродил по бульварам

Меж гуляющих пар

И сбывал им задаром

Свой веселый товар…

И когда от страданий

Город взвыл, как в бреду, –

Он в обнимку с гитарой

Вышел встретить беду.

Озорной и беспечный,

Как весенний ручей,

Он надеялся песней

Устыдить палачей…

Но от злого удара,

Что случилось в ответ, –

Раскололась гитара,

Рухнул наземь поэт…

Нет греха бесполезней,

Нет постыдней греха,

Чем расправа над песней,

Чем убийство стиха.

Песня полнится местью

И встает под ружье…

Посягнувший на песню –

Да умрет от нее!

1977

Июль 80-го Памяти Владимира

…И кому теперь горше

От вселенской тоски –

Лейтенанту из Орши,

Хиппарю из Москвы?..

Чья страшнее потеря –

Знаменитой вдовы

Или той, из партера,

Что любила вдали?..

Чья печаль ощутимей –

Тех, с кем близко дружил,

Иль того, со щетиной,

С кого списывал жизнь?..

И на равных в то утро

У таганских ворот

Академик и урка

Представляли народ.

1980

Високосный год

Памяти ушедших товарищей

О, високосный год, проклятый год,–

Как мы о нем беспечно забываем

И доверяем жизни хрупкий ход

Все тем же самолетам и трамваям.

А между тем, в злосчастный этот год

Нас изучает пристальная линза,

Из тысяч лиц – не тот, не тот, не тот –

Отдельные выхватывая лица.

И некая верховная рука,

В чьей воле все кончины и отсрочки,

Раздвинув над толпою облака,

Выкрадывает нас поодиночке.

А мы бежим, торопимся, снуем –

Причин спешить и впрямь довольно много –

И вдруг о смерти друга узнаем,

Наткнувшись на колонку некролога.

И, стоя в переполненном метро,

Готовимся увидеть это въяве:

Вот он лежит. Лицо его мертво.

Вот он в гробу. Вот он в могильной яме.

Переменив прописку и родство,

Он с ангелами топчет звездный гравий,

И все, что нам осталось от него, –

Полдюжины случайных фотографий.

Случись мы рядом с ним в тот жуткий миг –

И смерть бы проиграла в поединке:

Она б его взяла за воротник–

А мы бы ухватились за ботинки.

Но что тут толковать, коль пробил час!

Слова отныне мало что решают,

И, сказанные десять тысяч раз,

Они друзей – увы! – не воскрешают.

Ужасный год! Кого теперь винить?

Погоду ли с ее дождем и градом?

…Жить можно врозь. И даже не звонить.

Но в високосный – будь с друзьями рядом.

1982

Записка на могилу

Он замолчал. Теперь он ваш, потомки.

Как говорится, «дальше – тишина».

У века завтра лопнут перепонки –

Настолько оглушительна она!..

1980

Суета сует

Все куда-то я бегу

Бестолково и бессрочно,

У кого-то я в долгу,

У кого – не помню точно.

Все труднее я дышу –

Но дышу, не умираю.

Все к кому-то я спешу,

А к кому – и сам не знаю.

Ничего, что я один,

Ничего, что я напился,

Где-то я необходим,

Только адрес позабылся.

Ничего, что я сопя

Мчусь по замкнутому кругу –

Я придумал для себя,

Что спешу к больному другу.

Опрокинуться в стогу,

Увидать Кассиопею –

Вероятно, не смогу,

Вероятно, не успею…

1982

«В пятнадцать лет, продутый на ветру…»

В пятнадцать лет, продутый на ветру

Газетных и товарищеских мнений,

Я думал: окажись, что я не гений, –

Я в тот же миг от ужаса умру!..

Садясь за стол, я чувствовал в себе

Святую безоглядную отвагу,

И я марал чернилами бумагу,

Как будто побеждал ее в борьбе!

Когда судьба пробила тридцать семь

И брезжило бесславных тридцать восемь,

Мне чудилось – трагическая осень

Мне на чело накладывает сень.