На суше и на море - [15]

Все господа-товарищи, ответственные за акцию Феррум (адреса, счета, суммы и даты переводов). Стенограмма с заседания, на котором было принято решение о закачке метана в охваченную забастовкой шахту, — кто был «за», а кто «воздержался». Серия взрывов газа в центре города — кто откручивал вентиль. Катастрофа, при заходе на посадку во Внукове, черный ящик. Список ксендзов, работающих на четвертое отделение. Протокол осмотра трупа одного функционера, умершего в результате осложнений. Отчеты таможенного управления.

Там есть все. И как после всего этого не умиляться наивности любопытствующих, только и ждущих, когда откроют архивы? Что еще хотели узнать? Увидеть, потрогать, вложить персты в рану? Неужели не знали, что происходит? Ослепли, что ли, вглядываясь в неизменность подлунного мира. Заговоры — так ли уж надо трубить о них по всем углам? Тайны — разве они не висели повсюду в виде афиш на столбах, как сообщения о розыске? В театре собралось общество дружбы, открыто собралось, а они ищут доказательства тайных контактов с резидентом в звании подполковника. Какое это может иметь значение: в звании или без звания? Белая книга выходила периодическими выпусками, и каждый имевший глаза мог заглянуть в нее.

Состояние Стефана ухудшалось день ото дня. Его стало мучить удушье. Шел прогулочным шагом, семенил, пенсионер, а дышал, как марафонец после бега. Останавливался, ослаблял узел на галстуке. Врачи считали неизбежной операцию по вшиванию фрагмента артерии, взятого из бедра, туда, где при контрастном исследовании четко отмечалась непроходимость. Даже донор был не нужен, операция в границах одного организма. И это было условием, ведь он ни от кого не принял бы. Все тянул с решением, а после, когда наконец согласился, стал переносить сроки, потому что его требовали обязанности, становившиеся все более и более убийственными. Тянул так из месяца в месяц, все время работая. Когда я вставала, он уже сидел за письменным столом, а когда ложилась спать, в полночь, он доливал себе кофе. Уверял, что без кофеина. Раз попробовала — долго не могла глаз сомкнуть.

Протестую, что провокация якобы имела целью срыв соглашений. Это была атака на сердце Стефана, хладнокровно рассчитанная безжалостная атака Второй инфаркт пришел с точностью часового механизма на бомбе.

Пятого выезжает делегация, без каких бы то ни было полномочий, но с рекомендацией вести переговоры, снижающие накал страстей. Обратите внимание, кто стоит во главе ее. Тот самый генерал, который годом раньше руководил штурмом политехнического института. К забастовке присоединились новые факультеты. Ультиматум был объявлен на семнадцатое число. Делали вид, что ведут переговоры, пока еще ничего не происходит. Через неделю кажется, что уступок делегации будет достаточно, что соглашение будет парафировано, но к нему было приложение — протокол о разногласиях. Рабочие группы должны составить график дальнейших переговоров.

Шестнадцатого публикуют сообщение об исчезновении приора, и Стефан был вынужден выступить на конференции вместо отсутствовавшего представителя. Накануне, во время планового обследования в клинике, ЭКГ выявила нарушения предсердия и левого желудочка. Распустили сплетню, что священника больше нет в живых. Стефан был вынужден выступить с опровержением. Двадцатого премьер собирает комиссию. Видимо, уже тогда образовался тромб в периферийной системе. На вечернем заседании руководитель четверки объявляет, что действия, предпринятые отделом в отношении к ксендзу, не дают оснований допускать смерть. Стефан все еще выступает с опровержениями, но уже уверен в провокации. На двадцать четвертое регион устраивает манифестацию. Труп нашли накануне утром. Возвращается официальный представитель. Возбуждается дело. Эхокардиограмма через неделю после инфаркта выявляет серьезные нарушения способности сокращения и фиброму клапана.

Есть люди, которые переживают это. Размеренный образ жизни и бессолевая диета. Лекарства, мононит, каптоприл. Стефан не мог смириться с тем, что его лишили возможности выступить с опровержением. Много раз он трезво анализировал ситуацию. Не могло быть и речи о случайности, все укладывалось в логичную причинно-следственную цепь.

Врачи запретили курение в любом виде, но он все чаще тянулся к трубке. Постарел лет на десять, выглядел как его отец на фото, сделанном в цитадели за два года до смерти. Когда я сказала ему об этом, достал снимок и все время держал его на письменном столе, прислонив к вазочке. Никто в семье не страдал сердцем. Дед еще в семьдесят хаживал в Татры с рюкзаком, полным нелегальной литературы. Бабка дожила до девяноста, хоть и курила крепкие галуазы, которые привозили из Франции.

Я снова начала готовить еду сама. Рассчиталась с кухаркой, потому как подозревала, что пересол на столе — самое малое из ее прегрешений. По утрам я сама ходила на базар, выискивая свежие, выращенные без химии овощи с самых дальних от города полей. Во времена нашей итальянской ссылки я научилась готовить их. Пиццу с перцем, даже и не приправленную, он ел с удовольствием. Обожал равиоли со шпинатом. Хороший шпинат — это железо. Как в насмешку, по всей стране прокатилась истерия голодовок. Голодали за все (за что угодно). Так и говорили: за что сегодня голодаем? За лучшее завтра, за достоинство. А по сути, голодали за полное брюхо. Малоежки по жизни, клюнувшие на голую пропаганду.