На суше и на море, 1987 - [26]

5 июня. Наконец-то солнце! Ясно, тепло. Сообщил в лагерь, чтобы дали свою погоду, так как собираемся стартовать к ним. Связь держу только через ручную радиостанцию.

Обсудили с Мазуруком схему поисков лагеря. Это очень сложный вопрос. Сближение меридианов, колоссальное магнитное склонение и, главное, отсутствие радиокомпаса делают эту задачу чрезвычайно трудной. Решаем идти по гирополукомпасу, взяв первоначальный курс, рассчитанный по солнцу.

В 02 часа 00 минут стали свертывать наш лагерь. Когда все было готово, я сообщил, чтобы следили за мной на волне 72,7 метра. Усаживаемся в машину, даем полный газ моторам, но самолет ни с места.

Лыжи крепко примерзли к снежной поверхности. Подкопали снег под лыжами, даем полный газ. Тимофеев в это время бил по пяткам лыж двадцатипятикилограммовой кувалдой. Самолет медленно срывается. За шиворот втаскиваем Тимофеева в кабину и рулим на старт.

Впереди самое трудное. Сумеет ли Мазурук поднять тяжелый корабль со столь хитроумного аэродрома? Полный газ. В самом конце площадки самолет отрывается и, еле перетянув гряду торосов, повисает в воздухе. Проделываем необходимые эволюции, и я даю курс.

Нервы напряжены до предела. Верны ли мои расчеты? Что, если я ошибся? Тем более перед стартом экипаж недоверчиво спрашивал, верно ли я определил направление на лагерь. Их путала близость полюса: солнце круглые сутки имело одну высоту, всюду юг. Нет, ошибки не может быть. Сотни раз днем и ночью, когда все спали после изнурительного труда на аэродроме, я проверял свои данные. Чутье обманчиво, но математика — наука точная. Я был твердо уверен в расчетах. Определил еще на льду, что через 47 минут будем в лагере наших славных товарищей.

В 06 часов 15 минут ложимся на курс. Даю все необходимые указания Мазуруку о выдерживании курса и бегу в хвост самолета, чтобы сообщить в лагерь о взлете. Лагерь сразу ответил. Теперь связь отличная. Динамо, поставленное в крыло, вращаясь от встречного потока воздуха, дает достаточное количество энергии.

Идем со скоростью 160 километров в час. Ветер слабый, высота 300 метров, облачность разорванная, слоистая. Видимость меняется от 4 до 20 километров. Через 10 минут попадаем в снегопад, но лагерь сообщает, что у них погода отличная. Напряженное, но радостное настроение. Через каждые 10 минут ввожу необходимые поправки в гидрополукомпас, контролируя курс астрономическим методом. Курс на карданном компасе 279°, на «Ан-4» — 230°, а у пилотов на одном 15°, а на другом 88°. Верю только солнечному указателю курса, но и он резко меняется в связи с пересечением часовых поясов.

В 06 часов 52 минуты в наушники шлема ясно услышал: «Мы вас видим, вы видите нас?» Сообщил по радио: «Следите за нами, вас еще не вижу».

Внизу лед и редкие разводья. Никакого намека ни на самолеты, ни на костры. Сообщаю экипажу, что нас видят. Товарищи радостно жмут мне руки и обнимают.

В 06 часов 57 минут из лагеря говорят, чтобы повернули всего на 5°, а через минуту — еще повернуть на 10°, но уже вправо. Чувствуем, что лагерь, заметя точку нашего самолета на горизонте, нервничает больше, чем мы.

В 06 часов 59 минут мы ясно увидели огромный костер, три оранжевых самолета и множество палаток. Тяжело опускаюсь в кресло. Моя задача выполнена.

В 07 часов 02 минуты Мазурук и Козлов мягко сажают самолет на чудесный аэродром папанинцев.

Нас встречают Шмидт, Папанин, Кренкель, Молоков, Водопьянов, Орлов и другие, вытаскивают из самолета, обнимают, радостно трясут руки, поздравляют с благополучным прилетом. Быстро разгружаем машину и торжественно вручаем Папанину Веселого.

После разгрузки Шмидт устраивает совещание. Решение такое: из-за малого количества горючего «Н-169» и «Н-172» отдают часть своего «Н-170», «Н-171» и лагерю Папанина, а сами при возвращении с полюса садятся на 85° и ждут, когда с Рудольфа им доставят горючее. Водопьянов и Молоков летят до Рудольфа без посадки. После совещания и суматохи встречи Мазурук ловит меня, жмет руку и целует. Оба мы молчим, оба счастливы до опьянения.

6 июня. Как убитые проспали 11 часов. Очень трогает заботливое отношение товарищей, оберегавших наш сон.

Сегодня тепло, +1 °, дождь, низкая сплошная облачность, но на Рудольфе ясно. Дзердзеевский дает хороший прогноз».

6 июня мы двинулись в обратный путь.

В 03 часа 15 минут взлетели вслед за «Н-171» и сразу начали пробивать облачность. На высоте 1150 метров вышли в ясное небо. Впереди был виден «Н-172». Радиосвязь работала отлично.

Горючего у нас было на 5 часов 20 минут. Каждые 15 минут я измерял путевую скорость. Она значительно превышала рассчитанную при определении горючего. Быстро прикинул, что если скорость будет такой, то есть 225 километров в час, то горючего нам вполне хватит до Рудольфа. Поделился этими мыслями с Мазуруком и экипажем и предложил лететь на Рудольф. Запросил по радио путевые скорости остальных самолетов, — у всех различные: у «Н-172» — 185 километров в час, у «Н-171» — 220, у «Н-170» — 195.

Уже скоро широта 85°. В памяти еще ясны десять дней на льдине, и еще ноют мышцы от борьбы со льдом. Вызвал по радио Шмидта, чтобы попросить разрешения лететь до Рудольфа. Но как назло, Шмидт был занят.