И опять больше всего доставалось «СССР-Н-169». Но даже не имея хорошей радиостанции и радиста, мы не отставали от экспедиции и не были ей помехой. Большую помощь в полете нам оказывал радиополукомпас, но уже от Нарьян-Мара мы начали замечать, что чувствительность его стала падать. Это был экспериментальный прибор, не прошедший серьезных испытаний и никогда не работавший в Арктике. Хорошо, что еще в Москве штурманы настояли на том, чтобы в запас были взяты проверенные радиокомпасы типа «Фейрчальд», испытанные во всех условиях полетов.
На полярной станции в Маточкином Шаре из-за погоды экспедиция задержалась на пять дней. Мы с Мазуруком использовали это время и поставили на борт «Н-169» радиокомпас «Фейрчальд», не снимая наш советский, чтобы довести его до конца. То же самое, но уже на острове Рудольфа, когда наши радиополукомпасы окончательно отказали, сделали и остальные три самолета. Но запасных радиокомпасов было всего четыре, а самолетов — пять. Тогда Шмидт распорядился снять радиокомпас с нашего корабля и поставить его на «СССР-Н-166», потому что разведчика нельзя было выпускать без такого навигационного прибора. Расставались мы с ним очень неохотно, но приказ есть приказ, тем более что нас утешали, будто с Рудольфа на полюс мы пойдем в строю, то есть ведомыми. Впоследствии нам пришлось поплатиться за нашу мягкотелость.
Здесь, в Маточкином Шаре, экспедиция впервые испытала на себе ярость арктической стихии.
Начавшийся в ночь на 15 апреля ураган задул с такой силой, что двухмоторный самолет «СССР-Н-166», стоя на привязи, подпрыгивал на месте, а винты тяжелых кораблей медленно, как мельничные крылья, проворачивались. Чтобы добраться от зимовки к якорной стоянке, приходилось ползти вдоль натянутого троса, отдыхая через каждые 5–7 метров, так как глаза и ноздри забивала снежная пыль.
Находясь в самолете на вахте, мы с ужасом сознавали, что можем быть только пассивными наблюдателями, так как ничего реального противопоставить разъяренной стихии не могли. Как удары тяжелого молота, обрушивался ветер на самолет, дико завывая и свистя в крыльях. В конце концов это кончилось печально: у самолета Алексеева оторвало баллер руля. Алексеев переживал, но еще хуже чувствовали себя мы с Мазуруком. Наш «СССР-Н-169» был запасным, и если руль не удастся исправить, то снимут наш и поставят на самолет Алексеева, а нас оставят в Маточкином Шаре.
Но когда приходит беда, стойкий коллектив людей всегда находит выход. Золотые руки наших бортмехаников спасли положение. Руль был отремонтирован, и на рассвете 19 апреля все корабли поднялись в небо. Они направились вдоль берегов Новой Земли, набирая высоту, чтобы перевалить через горы и потом взять курс на остров Рудольфа — исходную точку для штурма полюса.
Стояло чудесное арктическое утро. Впервые воздушные корабли летели на виду друг у друга. Почти прямо на севере всходило солнце, неправдоподобно огромное, пурпурное, точно с полотна художника-фантаста. Медленно поднимаясь, оно заливало потоками света белоснежные горы, окрашивая их мягкими пастельными красками. На вершинах гор был день, но у подошв, на южных склонах, фиолетовые тени, заполняя ущелья, создавали синюю ночь. С любопытством мы наблюдали эту игру теней и красок.
Спустя три часа после старта на фоне ясного, голубого неба начали отчетливо вырисовываться многочисленные оледенелые вершины островов архипелага Земли Франца-Иосифа. Не заходя в памятную нам с Водопьяновым бухту Тихая, где в мае 1936 года мы из двух самолетов собирали один, самолеты проследовали прямо на остров Рудольфа. Видимость была отличной, мы шли на высоте 1500 метров. Многочисленные острова и островки с куполообразными вершинами, оледенелые, заснеженные, величественно, как лунный ландшафт, проплывали под нами. Раскинув широкие мощные крылья, наши четырехмоторные гиганты приближались к базе.
В то время карты архипелага были очень неточными, конфигурация островов и их высоты никак не сходились с данными. Составленные австро-венгерской экспедицией Пайера в 1873 году, они мало соответствовали действительности, ставя штурманов в нелепое положение, затрудняя визуальную ориентацию.
Вот показался самый северный остров архипелага. Как купол огромного раскрывшегося парашюта, четко рисовалась его закованная льдом вершина. Подойдя вплотную, легли в круг, осматривая и изучая выбранный нами с Водопьяновым трамплин для прыжка первой советской экспедиции на Северный полюс.
По форме остров напоминал четырехугольник. Голая глыба льда высотой более 450 метров, вся белая, только на мысах Аук, Флагели, Германии и Столбовом чернели голые скалы базальта. Лед с купола медленно сползал в океан во все стороны, образуя многочисленные ледники с черными зияющими трещинами-безднами на склонах и обрываясь в воду, где плавали величественные айсберги.
Наивысшая точка Рудольфа, измеренная по самолетному альтиметру, не превышала 500 метров. Размеры острова 28 на 14 километров. У побережья острова, с западной стороны, между бухтой Теплиц-Бай и мысом Столбовым, в 1936 году была построена зимовка и временная база для воздушного отряда: несколько жилых домов, баня, склады, радиостанция, радиомаяк. Все это расположено на голой базальтовой россыпи, покрытой зимой двухметровым пластом снега. С самолета был отлично виден маленький одинокий домик на берегу бухты Теплиц-Бай, где зимовал в 1933 году Е. Федоров.
