На суше и на море, 1986 - [30]

Запасы памирских вод интересовали нас еще вот в какой связи. Читатели, следящие за публикациями нашей экспедиции «Живая вода», знают, какое внимание уделяли мы проблеме водных ресурсов Севера и Юга: прошли по предполагаемым трассам проектируемых перебросок, по Амударье и по Оби. Наши опасения и сомнения, прежде всего экономического и экологического характера, были высказаны в печати.

В Таджикистане и на Памире мы хотели уточнить возможности многолетнего регулирования водных ресурсов Средней Азии как одной из альтернатив переброски по затратам и возможным последствиям проектов.

…Дело в том, что в силу специфического климата водность рек Средней Азии подвержена большим колебаниям. Старожилы хорошо помнят, например, 1969 год — год бешеных рек и наводнений, когда сток Сырдарьи и Амударьи превысил средний многолетний на 50 куб. км!

А в 1974 году, напротив, суммарный сток двух рек оказался на 30 куб. км ниже среднего многолетнего. Казалось бы, решение напрашивается само: зарегулировать воды великих рек так, чтобы их можно было использовать в многолетнем режиме. Это уже делается: в бассейнах и Сырдарьи и Амударьи строится множество водохранилищ, больших и малых (самое большое из последних — Тюямуюнское (на 5 куб. км воды), в низовьях Амударьи). Но дело в том, что большинство водохранилищ все-таки, хотя и учитывают потребности ирригации, работают в гидроэнергетическом режиме… Слишком велики, говорят специалисты по водным ресурсам, «мертвые объемы воды в водохранилищах…». В летнюю жару, когда воды мало, водохранилища не могут отдать необходимое для орошения количество воды; когда же идет катастрофически много воды, они не способны собрать и запасти всю эту воду: емкости их оказываются недостаточными.

Для водохранилищ Средней Азии, считают многие специалисты, необходимо признать приоритет сельского хозяйства перед энергетикой. Подсчитано, что, если создать в бассейнах Сырдарьи и Амударьи систему ирригационных водохранилищ, больших и малых, объем которых вместе с уже существующими и Сарезским озером на Памире достигнет 90 куб. км, это позволит практически полностью зарегулировать речной сток и в маловодные годы дополнительно использовать около 26 куб. км воды.

Полет над Памиром

…Как всегда, неожиданно и быстро ушла из-под брюха земля, оказалась далеко внизу. Вертолет заложил вираж и взял курс на восток.

… Из блокнота:

«14 июля. Джиргаталь.

Ночуем в Джиргатале после фантастического полета над ледником Федченко, совсем рядом с пиками Коммунизма и Евгении Корженевской. Зрелище совершенно неземное, инопланетное, ни с чем не сравнимое. Не Земля — скорее Юпитер!»

Мы шли низко над ледником, делая 160 км в час над серыми, иссеченными параллельными полосами разрывами льдов, над черными колеями морен, бирюзовыми жилами чистого льда в разломах, зелеными озерами вытаявшей воды.

…Прошлись над Рушанской тесниной, вошли в ущелье, пролетели над Пянджем. Прибыли наконец в Хорог. Здесь было прохладнее, чем в Душанбе, градусов всего тридцать…

Географам надо было забрасывать свои экспедиционные ящики на базы, что в получасе лета вдоль Гунта. Мурин, скептически улыбаясь, посоветовал нам не лететь: «Туда да обратно… Еще налетаетесь… Через часок вернемся!»

Мы сидели на набережной Гунта с гидрологом Василием Юрьевичем Лобко, который рассказывал о своей работе на Памире.

…Говорили о Сарезе, который сейчас увидим, о его уникальной природе, неповторимой красоте и конечно же о его проблемах.

Сели в Рушане на заправку. Было уже 7 часов вечера. Заходило солнце, и Рушанская прекрасная долина была в пурпуре. В этот день выпала удача — пролететь над ледником Федченко на грани сумерек, на самом закате, когда и летать-то здесь уже никто не летает…

Взлетели и сразу пошли через хребты с набором высоты. Поднимались быстро — четыре, пять тысяч, пять триста; в вертолете очень холодно.

Минут через двадцать пошли ледники — Медвежий, Гармо.

Ледник Федченко, освещенный уходящим светом уже скрывшегося за хребтом солнца. Неземное было зрелище — ледяная река с циклопической колеей-эстакадой. Не по этой ли дороге взлетает каждое утро золотоволосый Гелиос?

А может, напротив, это и есть царство смерти, поднебесный Аид, ледяное молчание? Неужели в древности никто не всходил на эти хребты, не смотрел с замиранием сердца вниз, на панораму (впервые нанесенную на карту топографом Иваном Дорофеевым в 1928 году)? Неужели ни Геракл, ни Тесей, ни аргонавты или какой другой герой не добирались сюда?..

На гималайских вершинах, говорят, сидят годами махатмы — учителя — эти сгустки самодовлеющей воли, учителя человеков.

Расплавляется лед, и греется камень вокруг от их испепеляющего безделья.

На памирских вершинах (мы не ступали на них) с борта вертолета мы не видели никаких махатм. Пусто на вершинах. Памирские мудрецы живут ниже линии снегов, они живут в кишлаках.

Острые гребни черных скал. Цепи, хребты, перевалы, седловины. Готика гор, архитектоника складчатости, контрфорсы осыпей, крокелюры стенок, фронтоны перевалов, рубленые фризы безумного титана, строившего сей храм молчания.

Стенки километровой высоты. Человек на них выглядит мельче муравья на стволе дерева. Невыносимые масштабы, не должные примеряться к человеку. Может быть, суть альпинизма — в борьбе с несоразмерностью масштабов? Вертикаль драматичнее горизонтали.