На суше и на море 1963 - [18]

Широкая тропа шла на подъем недолго; спуск оказался значительно большим. Скробов сначала недоумевал, но потом, рассмотрев карту, понял, в чем дело: уровень воды в озере был почти на тридцать метров ниже уровня воды в Амгуни, хотя общая длина водораздельного перешейка не превышала четырнадцати-пятнадцати километров.

Тропа вывела путников к небольшому заливу это уже Чукчагир. Погода стояла тихая, солнечная. Озеро лежало вдали бескрайнее, объятое дремой. Дыхание осени уже опалило пожухлые заросли осоки и вереска, тронуло золотом березняки, осинники, приглушило темную зелень дубняков, курчавившихся по дальним сопкам. Над озером и заливами перелетали во множестве утки, кувыркались в небесной голубизне крачки, степенно проплывали над водой крупные полярные с серебристым отливом чайки. В вышине кружили коршуны.

Путники сбросили с взмокших плеч груз, отдохнули и подались за оставленным у ручья имуществом. Авдеев и Дабагир остались, чтобы приготовить обед.

Вторым рейсом перетаскивали бат. Впрягшись в лямки и придерживая долбленую лодку за перекладины, тащили ее втроем: Галя, Ермолов и Молчанов. На тропе лежали подгнившие старые лежки, брошенные много лет назад. По ним, как по валкам, бат скользил довольно легко. Возможно, это только так казалось, потому что силы Ермолова были не меряны. К тому же он вступил с Молчановым в негласное соревнование. Порой Гале становилось даже не по себе; она старалась помочь, но чувствовала, как мужчины то и дело тянут ее вместе с батом.

Она уважительно посматривала на могучую спину Романа с бугрившимися под рубахой мускулами. Где с ним было соревноваться Юрию. Он красивый, волевой, но намного слабей. Исход соревнования решился очень скоро. У Молчанова взмокла спина. Он стал спотыкаться, тянуть рывками. Галя, шедшая следом, видела, как мелко дрожат у него от напряжения пальцы, вцепившиеся в перекладину.

— Роман, передохнем! — крикнула она.

Тот на ходу повернул к ней красное от натуги лицо, коротко бросил:

— Отпусти, без тебя доволокем!

— Куда спешить? Перекурим! — поддержал Галю Молчанов.

Роман остановился, снял с плеча лямку.

— Что же, можно и перекурить! — он довольно усмехнулся и опустился на бат.

Подошли приотставшие Буслаев и Скробов.

— Ну и здоров же ты, Роман, — сказал Скробов. — Тебя одного впрячь, и то бат дотащишь.

— Запросто, — ответил Роман. — Охотницкое дело такое — все на себе. В тайгу — на себе, из тайги — на себе. Убьешь медведя или сохатого, не будешь же по десять раз туда-сюда ходить. Навалишь поболе, да и прешь. Это городские думают: охотнику в тайге не жизнь — разлюли малина, ходи постреливай… А заставить бы другого за зверем побегать, померзнуть да еще впустую, не то бы запел. Вот Александр Николаевич, должно быть, знает, не даст соврать.

— Устраивался б на работу в поселке, — неожиданно сказала Галя. — Кто заставляет тебя сидеть в тайге? И легче, и к людям ближе. А то, как мой отец, — один и один.

Ермолов насмешливо скосил на нее глаза:

— Все захотят на легкие хлеба, кто тогда в тайге останется? Да и не нужен мне этот поселок. Вонища. Воздуху не хватает. Только я так думаю: если уж я в тайге живу, дай мне и заработать, чтоб меня каждая копейка за глотку не хватала. Иначе что за интерес.

— Погоди, Роман, — хлопнул его по плечу Буслаев. — Вот организуют промхоз, будет тебе заработок, будет интерес.

Наступила лучшая пора в приамгуньских местах — осень, когда стихают летние муссонные дожди и начинается золотой листопад, продолжающийся до самых холодов. Вечер выдался тихий. В бирюзовом небе жарко пылали узкие полоски облачков. На верхушках деревьев еще пламенел прощальный румянец садящегося на покой солнца, а сумеречные тени уже накрывали землю. Только водное зеркало продолжало излучать свет, соперничая в яркости с небом.

Ужин был окончен, посуда убрана, и Галя отдыхала. Мужчины о чем-то толковали, а она сидела и, прищурив черные глаза, смотрела на озеро. Зеркальную поверхность залива синими штрихами прочерчивали всплески рыб, но девушка не замечала этого. Мысли ее были далеко. В последнее время она все чаще пребывала в тихой задумчивости. Как просто и легко было, пока не появился в экспедиции Роман. Была она, мечты и он — самый хороший, самый красивый, самый умный, которому в душе она уже выставила лучшие оценки, какие только может получить человек. Выставила, а он даже об этом и не догадывался, шутил, посмеивался. И никто, ни одна душа пе догадывалась, отчего лучатся радостью ее глаза и горит румянец на щеках. А появился Роман, и все заметили его неловкое ухаживание, стремление оказаться с ней наедине, и сама она поставлена перед выбором: кому отдать предпочтение.

К Юрию ее влекла какая-то иная, волнующая сила. Если он уходил бродить в тайгу с Буслаевым, становилось скучно, словно пустел табор. Зато стоило услышать голос Молчанова, и хотелось смеяться, привлечь его внимание.

Юрий всегда был шутлив, помогал ей, однажды перенес ее с берега в лодку на руках. Вот почему дрогнуло ее сердце, когда Молчанов поднялся посреди беседы и пригласил сходить вместе на вечерний перелет.

— Хорошо, Юрий Михайлович, — как можно спокойнее сказала она и неторопливо поднялась. — Надолго пойдем? Одеваться потеплее?