На Старой площади - [25]

Эдгар Бронфман был одним из братьев семьи миллиардеров, выходцев из Восточной Европы, которые владели целой империей предприятий в ряде стран, главным образом в США и Канаде. Эдгар, как средний брат, с 1975 года командовал американской частью группы «Сиграм», которая также контролировала международную компанию соков «Тропикана». Президентом Всемирного еврейского конгресса он стал только в 1980 году. К моменту нашей встречи ему было 55 лет. Выглядел он довольно молодо для своего возраста и был, что называется, в хорошей спортивной форме.

Когда я вошёл в гостиную, там кроме хозяина находилась интересная молодая женщина, которую он представил как свою супругу. Судя по справочникам, он был четырежды женат и имел семерых детей. В его глазах блестела живая заинтересованная искорка. Бронфман производил впечатление любителя пожить.

Несколько минут мы поддерживали светскую беседу о Москве и живописи, после чего супруга удалилась, и мы остались наедине.

— Мистер Сингер рассказал мне о вашем разговоре, — начал Бронфман, переходя к делу. — Прямые рейсы из Москвы в Израиль организовать не сложно, в Конгрессе этого очень хотят, и я, честно говоря, не понимаю мотивов Кремля. Ну не всё ли равно, как евреи летят из России — через Австрию, Италию или Румынию? Ведь так прямее, быстрее, а вам хлопот столько же, если не меньше.

Меня несколько удивил чрезвычайно прагматичный подход к делу президента Всемирного еврейского конгресса. Он не распространялся на тему о «пленении» советских евреев, не обвинял наши власти в антисемитизме, а говорил о том, как легче и лучше сделать дело, в котором, как он полагал, обе стороны должны быть заинтересованы.

— Если сомневаетесь в позиции румын, то можете не беспокоиться, — продолжал Бронфман. — С румынами всё обговорено. Они люди коммерческие, и их авиалиниям транзит не помешает. К тому же у них весьма приличные отношения с Тель-Авивом.

Я не видел в логике собеседника какие-то подводные камни. И сам не понимал, почему наши власти не соглашались открыть прямой маршрут в Израиль. То ли мы шли навстречу арабам, которые не хотели чрезмерно быстрого роста населения Израиля. То ли нам невыгодно было сближение Румынии с еврейским государством. То ли по инерции шла взаимная торговля с Америкой. Всех этих хитросплетений я не знал, инструкций у меня не было, срочно их запрашивать было бы нелепо. Поэтому я занял выжидательную позицию:

— Знаю, — сказал я, — что этот вопрос в Москве рассматривается. Горбачев только недавно пришел к власти, у него немало других дел, да и проблемы у нас решаются коллегиально, приходится учитывать разные подходы. Могу обещать, что передам Ваши пожелания на самый верх, и будем надеяться на скорые сдвиги.

Бронфман, казалось, удовлетворился моим ответом.

— Я понимаю, что в вашей бюрократии такие вопросы быстро не решаются,— согласился он. — Что касается поездки Горбачева в Париж, то попробуем предотвратить неприятные инциденты. Но поймите и нас, в Конгрессе столько же мнений, сколько евреев и региональных организаций. Есть и экстремисты, которых даже нам трудно сдерживать. Горбачев нам в принципе нравится, и мы не хотим ему мешать.

Я поблагодарил и сказал, что в Москве несомненно порадуются его словам.

Поскольку дело было строго доверительное, я не стал давать шифровки из Нью-Йорка. Вернувшись на Старую площадь, тут же доложил о всех деталях Загладину. Тот немедленно написал подробную записку на имя генсека, где изложил суть данного мне поручения и результаты моих встреч с руководителями Всемирного еврейского конгресса. По договоренности, мы в отделе об этом больше никому не рассказывали.

Через несколько дней Загладин вновь позвал меня.

— Михаил Сергеевич читал записку, — сказал он, — и остался ею доволен.

С этими словами Вадим протянул мне текст записки, на полях которой в левом верхнем углу стояла подпись: «М. Горбачев».

— Подержи пока у себя, — сказал Вадим.

Я положил этот документ к себе в сейф, где он и оставался до моего ухода из ЦК.

В тот момент я не задумывался над тем, почему Горбачев нам вернул эту бумагу. Но позже, вспоминая этот эпизод, он все больше мне казался странным. Почему он не дал записке ход, сделав поручения соответствующим органам? В этом случае записка вместе с возможными другими материалами служила бы основанием для дальнейшей проработки вопроса. Хотел держать этот канал в секрете от своих коллег по Политбюро? Но тогда он, скорее всего, оставил бы её у себя. Либо же просто решил оставить дело без движения. Ну, подсуетились Загладин с Меньшиковым, и ладно. А евреи — они пусть какое-то время ещё подождут.

В октябре визит в Париж состоялся. Он обошёлся без еврейских демонстраций. Видимо, мои разговоры с Бронфманом сработали. Никто меня не поблагодарил, но я и так был доволен казавшимся мне маленьким успехом. И, как оказалось, напрасно.

Санкции против Южной Африки

В середине октября 1985 года возобновилась работа экспертной группы ООН, в которой я участвовал. Публичных слушаний больше не проводилось. В течение нескольких дней мы рассмотрели и утвердили доклад о деятельности транснациональных корпораций в Южной Африке.