На станции Свободный - [7]

С главной улицы, идущей к станции, он свернул и шел сейчас, что-то насвистывая, по каким-то пыльным, немощеным переулкам, мимо одноэтажных домишек. Станция была где-то недалеко — доносились гудки паровозов и свистки маневровых кондукторов. Ему нужно было свернуть налево, и Андрей искал глазами какой-то проезд или прогон, ведущий к железной дороге. Вскоре такой проулок показался, он свернул в него, прошел немного и тут…

Поначалу он ничего не мог понять — перед ним расстилалось что-то серое… Именно расстилалось, потому как люди — а это были люди! — стояли на коленях, спиной к нему, а лицами к длинному товарному составу. И, кинув взгляд по сторонам, он еле достал концы этого огромного прямоугольника, распластавшегося неподвижно перед вагонами… Потом на него резко пахнуло запахом нечистого человеческого тела, каким-то особым запахом проволглых непросыхаемых телогреек, грязных портянок и еще чем-то, чем всегда пахнет сбитое вместе большое число людей, грязных и голодных…

Андрея шатнуло… Он отступил к забору, чтоб не заметили его конвойные. В глазах поплыло, и он не понимал, действительно ли двинулась эта серая масса или колеблется все в его глазах. Откуда-то, словно издалека, послышалась команда, и распластанный на земле серый огромный прямоугольник зашевелился и двинулся к вагонам… Взвилась пыль, поднятая елозящими коленями, и зависла над людьми серым маревом, сделав все вокруг призрачным, расплывчатым, словно в кошмарном сне. Это движение на коленях было противоестественно, а потому и страшно…

Опять раздался звук команды, и прямоугольник замер… Первые ряды уже подтянулись вплотную к вагонам, зияющим черными дырами раскрытых дверей. Потом — еще команда, и у каждой двери поднялось с колен по одному человеку. А остальные опять поползли на коленях, придвигаясь к составу.

У Андрея померкло в глазах. Он зажал рот рукой, чтоб не вырвалось стона или крика, и стоял, не в силах отвести взгляда от этой массы покрытых пылью людей… Да нет, не людей, а какого-то неведомого существа… чудовища… "Чудище обло, озорно, огромно…" — всплыли почему-то строки радищевского эпиграфа.

Господи… отец… Неужели и он вот так… на коленях? Его отец — и на коленях! И Андрей еще сильнее прижал руку ко рту, еле удержав стон.

— Проходи, проходи отсюдова, неча тут смотреть, — донесся до него чей-то голос.

Он поднял голову. К нему подходил один из конвойных, молодой парень с рябоватым лицом.

— Проходи, — повторил тот.

— А почему… почему на коленях? — спросил Андрей пересохшими губами.

— Не понимаешь, что ли? Чтоб не разбежались гады. Ну, мотай, мотай, почти дружелюбно сказал конвойный и потопал обратно.

Андрей прошелся последним взглядом по грязным бушлатам, по стриженым затылкам, по серым зимним шапкам и тронулся, еле передвигая ватными непослушными ногами. Его шатало, и через несколько десятков шагов он остановился, прислонясь к ограде палисадника какого-то дома. Его замутило, и он пригнулся, стараясь унять тошноту.

Редкие прохожие кто удивленно, а кто и с осуждением оглядывали Андрея, скрюченного, побелевшего, все так же держащего руку у рта. Некоторые думали, наверно, что пьяный. Дрожащими пальцами вытащил он папиросу, но прижечь не мог, ломались спички, он бросил ее и еще сильнее вжался в ограду.

— Плохо тебе, милок? — остановилась около него пожилая женщина в платке.

— Не-ет, н-и-ч-е-го… — еле выговорил он дрожащими губами.

— Зайдем ко мне, напиться дам? Ну пойдем, пойдем, — взяла она его за рукав гимнастерки, когда Андрей отрицательно мотнул головой. — Худо тебе, сынок, вижу я. Лица же нет, побелел весь.

Они зашли в дом, Андрей тяжело опустился на стул. Женщина налила ему кружку, он жадно выпил воды, потом вынул папиросы.

— Кури, кури, — поспешно сказала она в ответ на его вопросительный взгляд.

Андрей сильно затянулся, потом еще, еще, но глубокие затяжки не помогали прийти в себя. И вдруг женщина спросила:

— Кто у тебя… там, сынок? — и показала рукой в сторону станции.

Он вздрогнул от неожиданности вопроса и ничего не ответил, тогда она продолжала:

— Видала я, как стоял ты там, возле путей, ну и догадалась. По первому разу глядеть на такое страшно… А мы-то навидались. Часто их по нашей улице гонят. Так кто? Отец, наверно?

Андрей кивнул.

— Вот оно как, — вздохнула она и сокрушенно покачала головой. Немного погодя тихо спросила: — Как воевать-то будешь, сынок, ежели война начнется?

Он поднял голову. О чем это она? Он не понимал связи между тем, что увидел, и словами женщины. Он нахмурился, стараясь вникнуть, но ему было не до этого, перед глазами стояло увиденное.

— Да чего я, может, даст бог, и не будет войны, — перекрестилась она и предложила еще воды.

— Спасибо, пойду я… — поднялся Андрей.

Пошатываясь, добрался он до станции, но в помещение вокзала, где договорились встретиться с Погостом, заходить не стал — ему было не до него, да и вообще ни до кого. А Погост дождется пассажирского, на котором они должны были возвращаться, и доедет один. Андрей пошел на станционные пути, отыскал среди составов товарняк, идущий на восток, забрался на тормозную площадку одного из вагонов, сел на скамейку, и только тут прорвался у него так долго сдерживаемый стон.