На советской службе - [8]

Я посоветовался с двумя моими ближайшими друзьями, которые высказались против этого предложения самым резким и отрицательным образом. Приводимые ими аргументы были понятны, если считаться с настроениями того времени. Я, мол, не должен путем принятия этой должности покрывать собой гнусный договор, заключенный в Брест-Литовске, и вообще не должен участвовать во всей этой политике авантюр. Ведь совершенно немыслимо, чтобы такое правительство могло долго продержаться, ведь подобное насилие над общественным мнением не может длиться годами и т. д.

После зрелого обсуждения, я решился отклонить предложение Иоффе.

Решающими для меня были не вышеприведенные аргументы, но то обстоятельство, что я не принадлежал к коммунистической партии и что я, вследствие моей политической ориентации, никоим образом не мог пассивно относиться к грубой и все более и более обостряющейся антидемократической политике нового правительства. Я поэтому опасался, что мне придется, хотя бы и в качестве только специалиста, иметь постоянные политические разногласия с послом.

Я сообщил Иоффе о моем решении. Иоффе меня вполне понял. Он хотя и объявил мне, что совершенно убежден, что я смогу исполнить поручаемые мне задачи совершенно лояльно и без всякого насилия над совестью, но воздержался от того, чтобы оказать на меня прямое давление.

Лето 1918 года я провел частью в Петербурге, частью в Москве, где искал работы и надеялся ее найти. Но события следовали друг за другом с умопомрачительной скоростью. Уже в июне 1918 года было совершенно ясно, что банки, частная промышленность и частная торговля обречены на исчезновение и что в этой области не приходится больше искать работы. Число темных дельцов, торговцев из под полы, «маклеров в кофейнях» увеличивалось в устрашающем размере. Ясно было, что кроме государственной службы для меня лично другого поля деятельности не было.

Материальные условия моей жизни в Петербурге за это время чрезвычайно обострились.

Согласно декретам, объявленным в декабре 1917 года, все счета в банках были закрыты, сейфы в банках опечатаны, а все частное имущество (государственные займы, облигации, акции, страховые полисы, иностранная валюта, драгоценные металлы, драгоценные камни, фабрики, заводы, рудники, недвижимости и т. д.) аннулировано, конфисковано, национализовано и секвестровано.

Законных возможностей к заработкам не существовало, с банкового счета можно было снимать ежемесячно лишь самые незначительные суммы, картины и предметы искусства не находили покупателей и могли быть проданы лишь по смехотворным ценам.

Жизненные припасы, уголь, дрова, поднимались ежедневно в цене. Лавки закрывались, торговцы исчезали один за другим. О мясе, масле, жирах, молоке, сахаре, кофе — в Петербурге не могло быть и речи ни в свободной продаже, ни по карточкам. Эти съестные припасы могли быть приобретаемы теперь лишь людьми, которым удалось своевременно припасти крупные наличные средства, и то лишь из под полы и по неслыханным ценам. Общие условия питания были в Петербурге летом 1918 года невероятно тяжелы. Тарелка водянистого супа, приготовленного из сушенной воблы, кусок этой гнусной рыбы, несколько ломтей весьма скверно испеченного кислого ржаного хлеба, содержавшего массу острых зерен ячменя, немного скверного чаю — было питанием в течение всего дня.

В Москве условия были несколько лучшими. Иногда удавалось получить немного мяса, немного сала.

Последствием этого недоедания было постоянное мучительное чувство голода, общая усталость и слабость и странное отупение по отношению к окружающему и событиям повседневной жизни.

Советское посольство в Берлине

В виду всего этого я принял предложение отправиться в Берлин в качестве финансового советника при после Иоффе, которое мне было сделано в Москве в сентябре 1918 года, Н. Н. Крестинским, ставшим за это время народным комиссаром финансов.

8 октября 1918 года я уехал из Москвы с моим секретарем и одним бухгалтером и прибыл в Берлин 11 октября после утомительной поездки через западную Россию, занятую германскими войсками. Нужда берлинского населения сразу бросалась в глаза. Многие лавки били закрыты, в свободном обращении не было ни молока, ни масла, ни хлеба, ни мяса, все это получалось лишь по карточкам. Но по сравнению с Москвой, в особенности же с Петербургом, Берлин находился в несравненно лучших условиях.

А. А. Иоффе принял меня любезно и моя совместная работа с ним наладилась без всяких трений.

Моя задача в Берлине состояла главным образом в том, чтобы осуществить ликвидацию формально еще существовавших в Германии (а именно в Берлине, Кенигсберге и Данциге) отделений бывшего русского частного «Соединенного Банка».

Кроме того, мне было поручено, вести переговоры с Имперским Банком (Reichsbank) в Берлине по поводу миллиардного кредита, который Германия, согласно Брест-Литовскому мирному договору, обязалась предоставить России.

Я начал переговоры с тогдашним начальником Имперского Банка, г. фон-Глазепан, причем с русской стороны эти переговоры велись тогдашним генеральным консулом советской республики в Берлине, Рудольфом Вячеславовичем Менжинским