На советской службе - [10]

В поезде находился также представитель министерства иностранных дел, совершенно молодой человек, граф Заурма. Он был довольно любезен, но, конечно, не мог исполнять наших требований об улучшений условий нашего пребывания. Иоффе была предоставлена возможность сноситься с Москвой по прямому телеграфному проводу, чем он ежедневно и пользовался. Мы первоначально думали, что все это продлится только три дня. Но наше пребывание в Борисове затягивалось все более, и только 22 ноября мы наконец узнали, что можем выехать.

Наш поезд двинулся 22 ноября вечером на лежащую поблизости нейтральную зону, но вскоре опять вернулся, так как оказалось, что Гаушильд и германский личный состав все еще не прибыли на нейтральную зону. 23 ноября, рано утром, наш поезд опять выехал по направленно к нейтральной зоне. Было 11 час. утра, когда произошел обмен. На нейтральной зоне стоял наш поезд и два поезда с только что прибывшими из Москвы Гаушильдом, его личным составом, и прочими немцами, всего несколько сот человек. Поезда стояли друг против друга, под охраной, с обеих сторон, солдат с ручными гранатами.

В первую голову шел консул Гаушильд, в сопровождении представителя народного комиссариата иностранных дел. За ним следовал его персонал. Навстречу ему направился посол Иоффе, в сопровождении графа Заурма и посольского персонала. Этот исторический момент продолжался довольно долго, и лишь в. 1 час дня наш поезд двинулся по направленно к Орше.

Наш поезд состоял на этот раз из очень хороших русских вагонов 2-го класса и из салон-вагона для посла. Когда поезд двинулся, нашим глазам представилось невероятное печальное, незабываемое зрелище.

Германия отправила русских военнопленных до нейтральной зоны, там их высадила и предоставила своей судьбе. С русской стороны, не было принято никаких мер к тому, чтобы устроить у нейтральной зоны приемочный пункт для возвращающихся русских военнопленных. В виду этого, они должны были ходить пешком по 30–40 километров от нейтральной зоны до ближайшей русской железнодорожной станции, в зиму, ночной порой, через метель, непогоду и холод. По обеим сторонам дороги, по которой проезжал наш поезд, шли нескончаемые ряды людей, в лохмотья, обряженных в самые странные одежды. На дворе был резкий холод. Мы видели, как люди шли в легких штанах, без шинелей, обернутые в пестрые одеяла, в голубых платках. Это была ужасная, фантастическая картина, достойная глубокого сострадания. Меня пригласили в салон-вагон посла, где был сервирован чай. Внезапно, я увидел руку, схватившуюся за окно салон-вагона. Один из военнопленных вспрыгнул на поезд, прицепился к салон-вагону и повис на нем, держась уже некоторое время. Пришлось взять этого человека в вагон, так как иначе ему грозила опасность упасть и быть раздавленным поездом.

На следующей остановке нас умоляли больные военнопленные взять их в наш поезд. Раздавались страшные проклятия и матерная ругань. Но наш поезд был переполнен и состоял всего из нескольких вагонов, так что мог-бы принять лишь нескольких человек. Но мы стояли перед грозной опасностью, что, если мы хоть одного возьмем, то поезд будет взят толпой с бою. Мы двинулись дальше и должны были проехать через станцию, на которой, как мы знали, собралось большое количество военнопленных. Комендант нашего поезда принял крайние меры предосторожности. Солдаты с ручными гранатами были поставлены ко всем входам вагонов, и наш поезд медленным темпом проехал через станцию. Все-же, поезд вынужден был остановиться, ибо военнопленные стали на рельсы и остановили поезд таким способом. Потребовались долгие переговоры между комендантом нашего поезда и военнопленными, чтобы побудить их пропустить наш поезд беспрепятственно. Им было серьезно обещано, что мы немедленно, после приезда в Оршу, позаботимся о том, чтобы им была оказана помощь и обеспечено дальнейшее передвижение.

Когда мы приехали в Оршу, наш поезд был торжественно встречен местными членами партии, и нас всех угостили обедом.

24 ноября, после обеда, наш поезд прибыл в Москву. Посол и личный состав посольства отправились в назначенный для них прекрасный дом на Поварской улице, в то время, как мы, прочие, должны были сами искать себе пристанища. Я отправился, после прибытия, к своим родственникам, где и остался жить.

Глава четвертая Ревизия главной канцелярии Государственного Банка — Ревизия Текстильного треста — Отъезд за границу

На следующий день после моего прибытия в Москву, я явился в народный комиссариат финансов, имел доклад у народного комиссара Н. Н. Крестинского и был назначен чиновником особых поручений при комиссариате финансов. В качестве такового мне была поручена ревизия главной канцелярии Государственного Банка, над которой я и работал до конца декабря 1918 года.

Затем правительством была учреждена, в январе 1919 года, Особая Комиссия по ревизии и реорганизации Центротекстиля (т. е. синдиката всех русских текстильных фабрик), а я — правда, против моей воли — был назначен руководящим членом этой Комиссии. Я весьма часто был заместителем партийного председателя этой комиссии и фактически на мне лежала вся работа. Моя деятельность в Центротекстиле меня очень мало привлекала, так как при тогдашних обстоятельствах я не верил в действительную возможность реорганизации подобного разношерстного предприятия. Но я, конечно, исполнял мой долг, и мне удалось привлечь 15 опытных инженеров и коммерсантов в качестве активных сотрудников этой комиссии.