На сопках Маньчжурии - [22]

Китаец шел легким тряским шагом. Логунов попробовал узнать у него название деревни.

Одно за другим читал он по карте названия деревень, но, написанные русскими буквами по русскому произношению, они, очевидно, нисколько не соответствовали действительности.

Китайцы прошли.

Дорога терялась среди зеленых сопок. Версту за верстой ехал по ней Логунов.

На след Вишневского он напал случайно. Это была обыкновенная батальонная кухня, у которой сломалась ось. Кашевары и повозочный пытались приладить новую.

— Чья кухня?

— Второго батальона четвертого полка, ваше благородие.

— Наконец! — воскликнул Логунов. — Где полк?

Повозочный и кашевары объяснили, где полк. Через час в узкой долине Логунов увидел солдат, сидевших и лежавших около составленных ружей.

Одни солдаты были босы, у других голые ноги выглядывали из развалившихся сапог.

Вишневский сидел на шинельных скатках и поливал голову водой из фляжки. В ответ на взволнованную речь Логунова, что он послан… что он никак не мог найти… что нужно немедленно ударить и тем облегчить положение атакующих с фронта батальонов, полковник развел руками.

Лицо его было багрово от жары, ворот грязного сюртука расстегнут. Плотный, высокий, с небольшой черной бородкой, он казался совершенно измученным.

— Солдаты босы, едва идут, а я заблудился. Карты у меня нет. Вместо карты вручили бумажку… извольте взглянуть… — Он вытащил из кармана смятый, побуревший листок, на котором сипим карандашом изображено было несколько линий. — Ничего я в сем начертании не понимаю, а спросить не у кого.

Логунов стал объяснять маршрут по своей карте.

Полковой адъютант, высокий, топкий поручик, вынул из целлулоидной сумки на шее лист бумаги, взял карту и принялся внимательно копировать.

— Поручик, очень прошу поспешить!

— Если я не буду представлять себе, куда я должен вести полк, я не тронусь с места. Кроме того, солдаты босы. Много они пройдут по этим раскаленным камням?

— Пусть режут палатки и обматывают ноги, — приказал Вишневский.

— Расстреливать надо за такие штучки, — мрачно сказал адъютант.

— Ну-ну, — заметил Вишневский, — вы, как всегда, слишком горячи. Что поделать, все мы люди, все человеки.

Ему подвели коня. Солдаты достали бечевки, тесемки, ремешки, пристраивали к сапогам полотняные подметки.

3

Гернгросса Логунов застал на крутой сопке крайнего правого фланга. Воздух гудел от орудийных выстрелов. Дали гор на юго-западе застилал коричневый дым. Два офицера изучали раскинутую на бурке карту. Гернгросс сидел на земле в неудобной позе, вытянув ноги, и смотрел в бинокль.

— Вы откуда, поручик? — крикнул он Логунову. Логунов доложил.

— Я так и думал, — сказал генерал, — у Вишневского сто двадцать два несчастья! Немедленно разыщите командира корпуса, данные о его местонахождении возьмите у полковника Друсевича, — он показал на одного из двух офицеров у карты, — и доложите генералу обстановку. Сообщите: мы выбили японцев из передовых окопов у Вафанвопэна!

— Выбили? — воскликнул Логунов, вспоминая котлован у тополевой рощи.

— Да, выбили! Доложите, что генерал Глазко до сих пор не вступил в бой, хотя записка, полученная от него, гласит: «Бригада уже два часа находится в наступлении!» Где это наступление — не вижу и не слышу. Доложите: противник отводит свои войска. Тылы и резервы его, вместо того чтобы двигаться к Вафаньгоу, отступают к морю. Доложите об этом Штакельбергу и передайте мое мнение: мы на пороге победы. С богом!

Поручик и его казак сначала скакали по ущелью, потом вырвались в поле, потом в деревне, окатили себя и коней студеной водой. И опять скакали, теперь по руслу высохшего ручья, усыпанного мелкой галькой.

Серые с белыми прожилками скалы нависали по сторонам. Лощина извивалась. Все время Логунов прислушивался к грохоту артиллерии, не смолкавшему с нашей стороны. Это был голос, заставлявший гнать коня, а сердце биться радостной надеждой: «Мы на пороге победы!»

Штаб корпуса стоял в версте от двугорбой сопки, за которой кипел бой. Штакельберг только что вернулся оттуда. Под ним убили лошадь, он приехал на казачьей.

— Цел, не задет, — отвечал он на испуганные вопросы штабных.

Ему подали мокрое полотенце, которым он вытер лицо и шею.

— Гернгросс поздравляет с победой, — обратился он к подчиненным, выслушав Логунова. — Однако я не совсем уверен в точности его сведений.

— Ваше превосходительство, у начальника дивизии не было ни малейшего сомнения.

— Как генерал себя чувствует? Как его рана?

Только сейчас Логунов сообразил, что, действительно, Гернгросс сидел на земле в малоестественной позе.

— Он не показывает никаких признаков боли, ваше превосходительство!

Штакельберг усмехнулся.

— Еще бы! Гернгросс — старый солдат. Что касается Глазко — Глазко должен был давно вступить в бой. Поезжайте к нему и выясните, что задерживает его.

Ординарец поднес Штакельбергу котелок с кипятком. Штакельберг обмакнул полотенце и снова стал вытирать лицо и шею.

… Генерал Глазко не наступал.

Война, которую он вел, была для него прежде всего его личной службой, и на ней все должно было протекать согласно чести и воинскому порядку. Всякие попытки унизить его достоинство вызывали в нем непреклонную решимость отстоять себя.