На скосе века - [22]

Всё так же огромна, остра и опасна.

Да! Осени я забываю язык.

Но всё ж временами

   сквозь груз настроенья,

Сливаюсь,

   как прежде сливаться привык,

С её напряженным и грустным гореньем.

И может быть, будет ещё один год.

Год жизни —

   борьбы с умираньем и скверной.

Пусть будет тоска. Но усталость пройдёт.

Пусть всё будет больно, но всё — достоверно.

Порывы свирепы. Не бойся. Держись.

Здесь всё на учёте: и силы, и годы.

Ведь осень всегда беспощадна, как жизнь, —

Контрольный налёт первозданной природы.

И в кронах горят желтизна и багрец.

Как отсвет трагедий,

   доступных не очень…

Для дерева — веха.

   Для листьев — конец.

А чем для меня ты окажешься, осень?

1957

«Над нашей любовью не шелестов звуки…»

Над нашей любовью не шелестов звуки —

Тюремных ключей бесконечные стуки.

И взлёты открытий, и горечь падений,

Надежда и ненависть трёх поколений.

Нам близко и дорого каждое имя.

Они теперь мёртвы, а были — живыми.

И гибли от нашего — этого — ада.

Дожить нам за них — обязательно надо.

За наше грядущее им соучастье

Они завещали нам редкое счастье:

Уют и простор чтобы вечно дружили,

Чтоб люди за воздухом к нам приходили.

1954

«Смирюсь. Обижусь. Разрублю…»

Смирюсь. Обижусь. Разрублю,

Не в силах жить в аду…

И разлюбить — не разлюблю,

А в колею войду.

И всё затопчет колея —

Надежды и мечты,

И будешь ты не там, где я,

И я — не там, где ты.

И станет просто вдруг сойтись

И разойтись пустяк…

Но если жизнь имеет смысл,

Вовек не будет так.

1954

Восточные стихи

Кайсыну Кулиеву

Та женщина явилась предо мной —

Вся деловитость, вся — как нынче надо.

А ты сказал:

   — Её бы видеть в зной

В саду, в горах, с корзиной винограда…

Там глушь? К лицу ей только будет глушь,

Где всё понятно, всё — давно известно,

Всё — просто жизнь: дом, дети, сад и муж —

Её призванье, облик, дом и место.

А чем она живёт, живя другим?

К чему ей фильмы, где тоска по страсти,

И важный муж с занятьем немужским?

Жизнь!.. Что за жизнь… Ни красоты, ни счастья…

…Ты говорил… И речь была стройна,

А я молчал — хоть спорщик я завзятый.

Та женщина — мне нравилась она —

Была нежна… Пускай тяжеловатой

Казалась поступь… Спорить я не стал.

Хоть с детских дней в другое верю прочно,

Хоть всё, о чём я детских дней мечтал,

Несовместимо с лирикой восточной.

Не запирать, а выводить я рад…

Да. Но теперь — бог весть с какой причины,

Закрыв глаза, я видел этот сад,

Её, на голове её корзину…

   И всё забыл…

Средь плотной тишины

Шла вверх она, шла ровно, не горбатясь,

И стали ноги сильные стройны,

И вдруг исчезла вся тяжеловатость.

Вся к месту здесь. Всё та же и не та,

Она прошла по склону вверх куда-то,

И понял я, какая красота,

Здесь в ней таится, в чуждый облик вжата.

И понял я, что в чём-то ты был прав.

Прав если не совсем, то хоть отчасти.

И грустен стал, печально осознав,

Что я отнюдь не обладатель счастья.

Та женщина явилась предо мной —

Вся деловитость, вся — как нынче надо.

Но всё равно — в горах, босая, в зной

Она несёт корзину винограда.

1964

«Сдаёшься. Только молишь взглядом…»

Сдаёшься. Только молишь взглядом.

И задушить, и не душить.

И задавать вопрос не надо —

А как ты дальше будешь жить?

Наверно так, как и доселе.

И так же в следующий раз

В глазах бледнее будет зелень

И глубже впадины у глаз.

И я — всё сдержанней и злее —

Не признавать ни слов, ни слёз…

Но будет каждый раз милее

Всё это… Всё, что не сбылось.

1960

«Шла вновь назад в свою судьбу плохую…»

Шла вновь назад в свою судьбу плохую.

Решительно. Свирепо. Чуть дыша…

Борясь с тоской и жалобно тоскуя,

Всем, что в ней было, мне принадлежа.

Шла с праздника судьбы в свой дом убогий.

Шла противозаконно в дом не мой.

Хотя моими были даже ноги,

Которые несли её домой.

1958

Шофёрская дружба

Целиноградскому шофёру

Толе Полковникову

На дорогах любых — и вблизи, и вдали —

Славься, дружба шофёров российской земли!

Пусть от дома далёко попал ты в беду,

В яму,

   в глину,

      в овраг,

         на дорогу не ту.

Пусть мотор непонятно себя поведёт

Или попросту выйдет с горючим просчёт.

А вокруг только степь, и вся ночь впереди.

Всё равно! Ты не думай про это, а жди!

Жди, пока не увидишь навстречу огни,

И тогда свои фары включи

   и мигни!..

Где б ты ни был — пусть холод, пусть снег,

   пусть гроза,

Свет мигнёт — и в ответ заскрипят тормоза.

И к тебе подойдёт незнакомый шофёр

И начнёт не спеша деловой разговор.

Вы друзья, хоть и в первый встречаетесь раз.

Далеки от обоих огни автобаз.

Оба с ночью и сном вы ведёте борьбу,

Оба сами избрали вы эту судьбу —

Эту дальность дорог, где маячит причал,

Эту тряскую жизнь из концов и начал.

Первый встречный.

   Совсем незнакомый.

Любой —

Будет час,

   будет два он возиться с тобой…

И мелькнёт в твоей жизни чужой человек,

Станет близким на миг

   и исчезнет навек.

И опять на дорогах машины одни:

В полдень облака пыли, а ночью — огни.

И опять мы летим. В свете дня и во мгле.

По своей,

   по родной,

      населённой земле.

1961

На высоте

Рейхстаг не брал я в штыковом бою.

Но я всю жизнь под пулями стою.

На высоте… Вокруг свинцовый дождь,

И ты сюда ко мне не приползёшь.

Последний пост. Нельзя уйти с поста.

Нельзя, чтоб пала эта высота.

Пока она стоит, пока я тут, —

В трёх измереньях всё ещё живут,

Всё длится… А падёт она едва,

Поверят все, что их всего лишь два.